Пуля

Сергей не очень активно расспрашивал меня о моих дальнейших планах на будущее, но я часто ловил на себе его настороженный колючий взгляд, когда я разминал пострадавший пальцы. Поначалу пальцы, на которые я возлагал такие надежды, слушались плохо. Травмированные в катастрофах и перестрелках руки плохо реагировали на команды мозга. Утешением мне служили лишь мысли о том, что мои враги никуда не денутся, да пример Умы Турман, восстановившей подвижность после длительной комы всего то за пару часов. Просматривая "Убить Билла" я впервые поймал на себе взгляд Сергея, уставившегося на мои пальцы, непроизвольно сжимающиеся и разжимающиеся.

Это случилось в самом начале сентября, когда мы с Сергеем снимали с яблонь урожай. Яблонь на участке Сергея было три, но одна давно не плодоносила, а он почему-то не хотел ее выкорчевывать. На другой росли желтые и почти прозрачные яблоки. Если посмотреть сквозь такое яблоко на солнце, то оно светилось, словно желтая лампочка из елочной гирлянды, а семечки просвечивали маленькими темными пятнышками. На этой яблони плоды были сладкими и трескающимися от сока. На второй яблоне, колоновидной и более высокой, яблоки были красными и сочными с кисловатым вкусом. Я все порывался спросить у Сергея название этих сортов, но все забывал.

С самого утра Сергей как-то странно посматривал на меня. Даже спиной, обрывая с веток плоды, я чувствовал спиной его взгляд. Не могу сказать, что мне это нравилось. Я уже привык не доверять людям и даже сейчас, после сколького времени, не мог доверять Сергею полностью. Два колючих буравчика то и дело сверлили мне спину, но я делал вид, что не замечаю этого.

Яблок больше почти не осталось. Только на самой верхушке висело несколько штук, но на после потрясывания веток, они упорно держались на своих плодоножках, и падать вниз отнюдь не собирались. Я слез со старой табуретки, стоя на которой собирал урожай и, подняв наполненную яблоками старую плетеную корзинку, направился к дому. Буравчики сверлили мне спину почти нестерпимо.

На тихий свист я обернулся мгновенно. Глаза даже не успели толком заметить этого замаха Сергея, а рука уже рефлекторно вытянулась вперед. В нее с силой ударило что-то небольшое, круглое и твердое, что я непроизвольно сжал. Под пальцами затрещало и ладонь мгновенно стала влажной и липкой. Собака, лениво лежавшая до сего момента рядом с Сергеем, вскочила с места и настороженно смотрела на меня. Я разжал пальцы… Раздавленное яблоко упало к моим ногам.

Брови Сергея дернулись вверх, а губы искривились в пародии на одобрительную улыбку. Я с минуту смотрел на него, не отводя взгляда. Собака, видимо почувствовав мое настроение, глухо зарычала, подняв шерсть на холке. Я мотнул головой, и наваждение такой привычной пару месяцев назад слепой ярости, схлынуло, уступив место тихим ходикам, медленно и равнодушно отчитывающим ход чье-то жизни с сухим клацаньем стрелок… или затвора, что в принципе, почти одно и то же… Я медленно развернулся и пошел к бадье с водой, опустил туда ноющую руку и бессмысленно глядя на плавающие в воде березовые листья, смыл с уки липкий яблочный сок. Сегодняшняя ситуация дала понять одну простую вещь — мне пора было уходить.

Я проснулся утром, около шести часов. Сергея в домике не было. На столе под старой тряпкой, заменявшей нам посудной полотенце, стояла пластиковая бутылка с молоком, несколько помидор, картошка в мундирах и несколько сотенных купюр. Я быстро съел все, что было, вымыл чашку и вышел из дома. Самым коротким путем я отправился к городу, решив не пользоваться общественным транспортом, на котором обычно ездили дачники. Впрочем, до города было не так далеко. Через пару часов я должен был дойти до конечной остановки троллейбуса. Там я бы уже не бросался в глаза никому, тем более, что внешний вид за эти месяцев у меня пришел в норму.

Выходя из дачного поселка, я не выдержал и обернулся. На краю тропинки стояли сухопарый мужчина в пятнистых штанах цвета хаки и большой черной собакой, которые молча смотрели мне вслед.

Хватит игр. Именно эта мысль пришла мне в голову, когда я, сидя в полупустом троллейбусе, тупо глядел в окно. Развлечения, которые я устроил сам себе, слишком дорого обошлись для дорогого мне человека — Кати. Первое, что я должен был выяснить, вернувшись в гущу событий, что случилось с Катей. Потом, если конечно, у меня будет это "потом", нужно завершать эту свистопляску. Хватит игр…

Денег было мало. Даже для нескольких дней ожидания, слишком мало. Придется опять впадать в летаргию и выжидать, пока в поле зрения покажется нужный мне субъект. Хуже другое. Я уже не мог ввергнуться на свою квартиру и забрать все необходимое мне снаряжение. Плохо… хотя…

Троллейбус наконец-то тронулся с места, очевидно водитель и кондуктор решили, что больше пассажиров на конечной остановке они не соберут, а может, и график движения подошел. Кондуктор злобно косилась на меня, потому что все купюры у меня были по сто рублей, а сдачи у нее не было. Целых три остановки она безуспешно старалась разменять сотенную купюру у полусонной старушки с котом в кошелке, женщины с усталым и сердитым лицом и мужчины полубичевской наружности, потом плюнула, вернула мне сотню, но при этом смотрела как Ленин на буржуазию — презрительно и с нехорошим прищуром.

Троллейбус подбросило на ухабе, что заставило меня очнуться. Куда я еду? Настоящее снова навалилось на меня, но я был в своем обычном рабочем состоянии. Шестеренки в мозгах прокручивались легко, без скрипа и задержек.

В квартиру я вернуться не могу. Там остались деньги, одежда, телефоны и, самое главное, два пистолета и "Калашников". Черт с ними! Все равно в том плане, который я собирался осуществить, ничему этому не было места. Теперь мне не нужна была маскировка, показательные выступления во имя всеобщей неразберихи и устрашения. Теперь я должен был предстать перед широкой общественностью в своей привычной роли, которая мне удавалась с невероятной виртуозностью — ролью снайпера. А для этого мне нужна была моя винтовка, мой любимый, пристрелянный "винторез", девятимиллиметрового калибра, с интегрированным глушителем, с почти полукилометровой эффективной дальностью стрельбы. А винтовка была спрятана у Дрюни на даче в душилке. Вряд ли он ее перепрятал, но проверить это надо было.

До дачи я добирался окольными путями, с многочисленными пересадками, сбивая с хвоста возможных преследователей — ведь встретили же нас на базаре ребятки Сытина чисто случайно. Мало ли кто еще знает меня в лицо, особенно сейчас, когда уже наверняка все знают, кто заварил эту кашу. Даже если они верили в мою кончину, то для профилактики стоило бы оклеить моими портретами весь город. Во всяком случае, я бы так и сделал.

На даче было тихо. Поблизости не было ни одной живой души. Участок радовал громадными сорняками, среди которых инородными телами выглядели листья тыквы и поникшие без полива грядки с луком и морковкой, хилой и тонкой, как крысиные хвосты. Соседние участки выглядели не лучше. Слава Дрюни шла впереди него. Если вокруг, по сути, не было ни одного целого дома, то его дача стояла нетронутой. Я медленно пошел к душилке, памятуя о возможных Дрюниных сюрпризах, и не ошибся в своих ожиданиях. Между дохлыми кустиками смородины, по пути к душилке, была натянута тонюсенькая проволочка. Не гляди я под ноги, не ожидай подвоха, то наверняка оборвал бы ее, а еще через секунду беседовал бы с ангелочками или, что более вероятно, парился бы в котле в обществе чертей. Криво усмехнувшись, я перешагнул через ловушку и, усилив бдительность, подошел к душилке. К двери была примотаны еще две проволочки — одна столь заметная, что я невольно засомневался в ее подлинности. Проверив, я обнаружил, что она ни к чему особенному не ведет. А вот вторая, менее видимая, была примотана к крючку на внутренней стороне двери. Любой, кто распахнул бы дверь шире, чем на двадцать сантиметров, взлетел бы на воздух.

В душилке я копался недолго. Винтовка оказалась в тайнике, замаскированным не столь уж и виртуозно. Впрочем, я знал, где искать. Кроме того, в тайничке лежал еще один подарок, так называемый бонус — сверток, в котором в промасленной тряпке я обнаружил "гюрзу" — хорошую штуку для ближнего боя против облаченных в бронежилеты противников. Я вынул обойму пистолета. К сожалению, патронов в ней было ровно половина — всего девять. Я тяжело вздохнул, с восемнадцатью было бы проще.

Я сходил на дачу, нащупал ключ под крыльцом, и войдя внутрь, медленно прошелся по комнатам. В доме Дрюня сюрпризов не оставил. В комнате, где я спал, оставался мой рюкзак. Я взял его и сложил в него разобранную винтовку. Тяжело вздохнув, я взвали рюкзак на плечо. Таскаться с винтовкой было тяжело и недобно, но предвидеть, когда она понадобиться я не мог. Рюкзак привлекал внимание, чего мне совершенно не хотелось. Пистолет я сунул за пояс, памятуя о том, что постоянно попадал в ситуации, когда наличие пистолета было бы крайне желательно. Заперев дом, вновь прицепив ловушки на место, я отправился в город.

Моя ситуация усугублялась тем, что мне, во-первых, негде было, как говориться, голову преклонить. Оставаться на даче было бы неразумным. Во-вторых, я совершенно не имел представления о том, что твориться в городе. Мне нужна была информация. Купив телефонную карту, я позвонил Шмелю, но его телефон оказался выключенным. Я набрался наглости и позвонил ему домой, но и там никто не снял трубку. Дрюне я звонить не рискнул. При всем своем таланте к бизнесу, он оставался человеком не слишком деликатным, и его расспросы могли только повредить делу. Я лишь условно понимал, с чего мне нужно начинать. С отчаяния я зашел в Интернет-кафе, и тут удача улыбнулась мне. Среди спама, писем от потенциальных заказчиков, друзей и знакомых, не владевших ситуацией, было письмо от Шмеля.

"Пуля, не знаю, жив ли ты или нет. Судя по последним данным, скорее нет, чем да, но ты умудрялся выкручиваться из таких передряг, что последнее просто семечки. Возможно, мое письмо тебе поможет…".

Никитос не подвел. Я читал и радовался. События последних месяцев показывали, что после длительного затишья, три группировки вновь откопали зарытые топоры войны. Перестрелка в доме Захарова обозлила его. Отмазки Большого и Бека больше не имели силы. В памятном мне песчаном карьере, у которого проходили основные стрелки, зарыли не одного покойника. К сожалению, Никита не владел полной информацией о произошедших событиях, не знал также, насколько осведомлены братки о моем скромном участии в этой катавасии.