– Он же ненадолго уезжал, – нахмурилась Ведьмакина.
– Минуточку! – уловил несоответствие Корнышев. – Но я так понимаю, что, когда ваш супруг уезжал с Кипра, отношения между вами уже были не ахти…
– Допустим, – еще больше хмурилась женщина.
– И могло так получиться, что он уезжает насовсем, – гнул свое Корнышев.
– Пускай будет так!
– И если с вами у него отношения испортились, то уж с детьми-то ему делить было нечего, – рассудительно сказал Корнышев. – И их он не мог оставить без денег.
– Он не оставил.
– Без денег не оставил? – оживился Корнышев. – И много он оставил на молочишко?
– Тысяч пять.
– Пять тысяч? – безмерно удивился малости названной суммы Корнышев. – Долларов?
– Нет, паундов. Кипрских фунтов. Если в долларах – тогда тысяч десять.
И все равно получалось негусто.
– И это все? – спросил Корнышев.
– Это не такие маленькие деньги! – поджала губы Ведьмакина.
Но и не такие большие. Оставил бы Ведьмакин денег много – не пришлось бы его жене и дочке таскаться по жаре, рассказывая разомлевшим туристам об удивительных фактах из кипрской истории.
– Я хочу к своим детям! – вдруг сказала Ведьмакина.
У нее был такой умоляющий взгляд, что казалось: если Корнышев сейчас откажет ей в праве увидеть Никифора и Катю, бедная женщина просто разрыдается.
– Вы увидите их позже, – ответил Корнышев. – В Москве.
И в который уже раз за сегодняшний вечер лицо Ведьмакиной стало белее выбеленного полотна.
– Где они?