Он продемонстрировал увесистые пакеты со снедью, предусмотрительно закупленной в Москве.
Пакеты женщину явно заинтересовали. Но осторожности у нее не убавилось.
– У Люды все нормально, – продолжал ровным голосом гипнотизировать собеседницу Китайгородцев. – Снова мамочкой будет – вы об этом знаете?
– А то! – сказала женщина.
И совсем было не похоже, чтобы она радовалась такому обстоятельству.
– Передавала, чтобы вы не волновались. И просила фотографию сыночка привезти.
Китайгородцев продемонстрировал женщине цифровой фотоаппарат.
– Скучает, – пояснил он.
– Не очень верится, – сухо оценила женщина.
– Все-таки на расстоянии, – примирительно произнес Китайгородцев. – Тут чувства обостряются.
– Пускай потоскует. Может, чувства материнские у нее и проснутся.
Похоже, в вопросах воспитания ребенка у мамы и у бабушки существовали определенные разногласия.
– Одежду передала, – сказал Китайгородцев. – Для малыша. Заботится. Не сильно новое, конечно. Но очень качественное. Все импортное.
На самом деле по его просьбе няня, Оксана Петровна, подобрала кое-что из вещей Алеши Проскурова – то, из чего он либо вырос, либо пятна какие посадил и теперь неудобно было надеть.
– И денег передала, – сделал еще одну попытку Китайгородцев.
Достал бумажник, демонстрируя готовность тут же отсчитать дензнаки. Подействовало наконец. Не хотела, наверное, женщина, чтобы гость на крыльце демонстрировал деньги – еще увидит кто.
– В дом пройдите! – сказала поспешно и зыркнула по сторонам, пытаясь высмотреть в сгущающихся сумерках недоброжелательных, алчных соседей.
В доме стоял тот же жуткий запах. Здесь все пропахло насквозь нищетой. Убогость быта, способная свести с ума. Почерневшие от сырости стены, кое-как слепленная из неоструганного горбыля лежанка, заваленная вонючим тряпьем, которое заменяло и матрац, и постельное белье одновременно. Засиженная мухами единственная лампочка под потолком освещала комнату так тускло, что Китайгородцев не смог разглядеть, за какой год был висевший на противоположной стене календарь.
– Давайте деньги! – сказала женщина и жадно протянула руку.
Чего же, мол, откладывать дело в долгий ящик.