– Миха? – повернул голову Антон.
– На самом деле его Мишей зовут, он русский. Живет здесь со своим отцом. Славный мальчишка, отец ломает его через колено, он вообще жуткий тип…
– Отец?
– Да, отец. Из «новых русских». Когда-то сидел в тюрьме. Лексикон у него такой, что, как мне кажется, ему гораздо привычнее изъясняться непечатно, чем как-нибудь иначе, а в моем присутствии он просто наступает на горло собственной песне, – невесело усмехнулась Полина. – Не знаю, где Михина мать, но так получается, что мальчишку воспитывает отец, и как же он его воспитывает!
Покачала головой.
– По крайней мере, этот мальчик живет в более-менее нормальных условиях, – пожал плечами Антон. – Если у его отца здесь есть бизнес, то мальчишка, по-видимому, ни в чем не нуждается, и окружение у него, я думаю, нормальное – ни шпаны, ни наркоманов, плюс к этому – хорошая экология, фрукты круглый год. Наверное, многие родители были бы не против, чтобы их дети жили так.
– Возможно, – сказала Полина, вздохнув.
А весенние кипрские пейзажи не позволяли настроению испортиться окончательно. Зеленый травяной ковер с узорами цветов покрывал землю и радовал глаз. Над этим ковром, который еще не успело выжечь до унылой желтизны немилосердное летнее солнце, высоким шатром раскинулось неправдоподобно синее небо. Справа от дороги местность была ниже, и вскоре Полина увидела не то сильно обмелевшую реку, не то разлившийся сверх меры ручей, весело бегущий по каменистому руслу. Узкая дорога петляла меж холмов, как каракули младенца, и за каждым поворотом взору открывалось что-нибудь новое: то деревня, где седые старики сидели у дверей «кафенион», местных кофеен, куда закрыт вход женщинам; то кладбище – вдалеке от жилья, за невысоким забором, над которым торчали белоснежные верхушки могильных крестов; то вдруг дорога ныряла вниз и протискивалась в узкую щель меж двух скал, на одной из которых кто-то нарисовал огромный бело-синий греческий национальный флаг. Где-нибудь, огибая вершину очередного холма, дорога делала петлю, и вдруг открывался прекрасный вид: узкая лощина, зажатая с двух сторон и заросшая лесом, тянулась и тянулась вдаль, где терялась, смешивая свою зелень с зеленью окружающих гор.
– Эта дорога даже специально отмечена на туристических картах как представляющая особенный интерес, – сказал Антон.
– Из-за своих видов?
– Да.
Вдруг попался на пути косарь: усатый киприот в широкополой шляпе. Мелькнул и исчез, и снова ни людей, ни машин.
– А вы любите уединение, Антон.
– Наверное.
– Точно любите.
– А вы?
– Наверное, – в тон собеседнику ответила Полина и засмеялась. – По крайней мере, вы научили меня это любить.
Чтобы никого вокруг, чтобы скалы, кедровые деревья, и чтобы никаких звуков, напоминающих о присутствии человека.
Антон свернул с асфальта. Грунтовая дорога пролегла среди однообразно крючковатых кореньев, которые торчали из земли в соответствии с планом неведомого садовода – ровными, под линеечку, рядами.
– Это виноград, – сказал Антон. – Здесь лучшие на Кипре виноградники. Предгорья задерживают приходящие с запада, от Пафоса, тучи, проливаются дожди – климат самый подходящий. В соседнем Омодосе из винограда делают вино.