– Я и сам все это прекрасно понимаю, ребята. Но не вижу выхода.
– Мы можем хотя бы встретиться с его родителями, – предложил Дружинин.
– Зачем?
– Пока не знаю.
Удалов по-прежнему смотрел в окно.
– Просто мне мерзко на душе, Федор Иванович! – не сдержался Дружинин. – Будто на мне его кровь! Знаю, что не виноват, а все равно – мерзко! Хочу его родителям в глаза взглянуть и сказать, что я тут ни при чем.
Удалов обернулся и внимательно посмотрел на Дружинина. Тот выдержал взгляд командира.
– Ну ладно, – вздохнул Удалов. – В чем-то ты прав, конечно.
Он выдвинул ящик и выложил на стол металлическую пуговицу. Она была потертая и поцарапанная.
– Это того мальчишки, – сказал Удалов. – Я нашел ее в своем кабинете после того, как его увезли. Возьми, отдашь родителям.
Дружинин положил пуговицу на ладонь. Вот и все, что осталось от человека. Его тело, конечно, родителям не выдали. Уже захоронили, безымянно, под номером… Сбросили в яму и небрежно забросали землей. Ни прощаний, ни слез. Как собаку.
Дружинин сжал руку в кулак. Ему показалось, что пуговица пульсирует.
– Вам известно, где живут его родители? – спросил он Удалова.
– Нет. Фамилию его вы помните?
– Кочемасов.
– Через адресный стол попробуйте, – посоветовал Удалов. – Если он москвич – обязательно найдут… И еще… – Он посмотрел на Дружинина и забарабанил пальцами по столу. – Отпуск свой все-таки отгуляй. Обязательно. Чтобы я тебя в ближайшие четыре недели здесь не видел. – Он повернулся к Шаповалу: – И тебя, дружок, тоже.
Снова отправлял их подальше. Значит, и сам еще не был уверен, что все неприятности позади.
Глава 9
К Кочемасовым Дружинин пошел один. Они жили в добротном доме улучшенной планировки, где в вестибюле сидела консьержка, а на лестничных площадках зеленели в кадках декоративные деревья. Дружинин ожидал увидеть совсем другое – загаженный подъезд, лифт, стенки которого исписаны похабными словами, а у подъезда, прямо в луже, непременно должен лежать пьяный. Но ничего подобного не было, и это очень удивило Дружинина. Он никогда не думал, что человек, живущий в таком презентабельном доме, способен сунуть бомбу в сумку и с этой сумкой спуститься в метро. Терроризм – это ведь акт отчаяния. А отчаиваются только неудачники. Так казалось Андрею.
Дверь не открывали долго. Дружинин уж было подумал, что ошибся, но вдруг щелкнул замок, дверь открылась, и на пороге появилась женщина, одетая в черное. Изможденное лицо, скорбно сжатые губы, темные круги под запавшими глазами, в которых уже не осталось слез. Нет, он не ошибся.