Санитар

С болью говорил Дегтярев; но боль где-то очень глубоко в нем сидела, только угадывалась.

– И когда ты убил ее. Я ведь сразу понял – кто. Сразу, едва мне сказали о ее смерти. И опять струсил.

– Слизняк, – сказал Паша. – Я же говорил.

А Дегтярев все не открывал глаз.

– Да, ты прав, – согласился. – Есть такая порода людей: их давят, а они не пищат даже.

– Таких большинство, – подсказал Паша будто в утешение.

И опять Дегтярев согласился:

– Да, большинство.

И наконец глаза открыл. В них уже безумие читалось. Паша свои руки, которые до сих пор скрещенными на груди держал, расцепил и правую руку опустил в карман, нащупал нож.

– Их потому и давят, безголосых, – сказал Паша. – Ведь ты, даже многое обо мне зная, не сделал ничего. Побоялся. И сейчас боишься.

Опять он на Дегтярева с брезгливостью смотрел.

– Знаешь ведь, что я ублюдка этого, Подбельского, прикончить хочу – и не заявил даже. А телефон – вот он, рядом, – Паша на аппарат кивнул. – Звони. Ноль-два. Знаешь этот номерок?

Дегтярев на него смотрел затравленно. Во взгляде ничего не читалось, кроме пожирающего его безумия.

– Ну, – подбодрил его Паша. – Смелее.

Он опять себя естествоиспытателем ощущал.

И вдруг Дегтярев, глаз с него не спуская, руку на телефонную трубку положил.

– Давай, давай, – кивнул Паша.

Ему уже по-настоящему интересно было – решится Дегтярев или нет. Не верилось, что решится. И даже тогда не верилось, когда трубка была снята. Дегтярев диск нащупал трясущейся рукой и повернул его – ноль набрал.

– Теперь двоечку, – подсказал Паша. – И на том конце провода дяденька милиционер отзовется.

Он старался спокойствие сохранить, а сердце колотилось бешено.