Блиндажные крысы

— Согласен, — поддержал Ян, тонко икая и отставляя кружку. — Ой… Мне, наверно, больше не надо…

— Надо, надо! — Барабанов тотчас же метнулся к стойке и притащил еще четыре кружки. — А теперь, бродяги, давайте обсудим детали. Думаю, вы понимаете: мои люди имеют право знать, чем рискуют, связываясь с такими проблемными типами…

Глава 9

АЛЕКС ДОРОХОВ: БАЗА, ДЕВЧОНКИ, ОБОЛТУСЫ

Выйди из землянки, посмотри, голуба, Ах, какое утро свежее полощется!

Дядя Саша Розенбаум знает, за что ущипнуть ранимую русскую душу: такие песни пишет, что по ситуации слова буквально сами на язык наворачиваются.

Да, утро выдалось что надо. Накануне мелко моросило, а с утра разведрилось, солнышко выглянуло, что было особенно приятно по контрасту с серым фронтом, зависшим чуть южнее от нас, над лениво дремлющей по воскресному регламенту столицей.

Инженер пристроил нас в ДОС (дома офицерского состава) — крохотный жилой островок посреди соснового бора, за которым начинается старый полигон. Все дома двухэтажные, некогда крашенные в стандартный «желток», а ныне выцветшие добела и донельзя обшарпанные. Здесь почти как в деревне: повсюду небольшие огородики с грядками и плохонькими теплицами из драной пленки, в разных местах курячат кудахты, петухают кукареки и важно поросят хрюки — а откуда-то издали доносится блеяние козы. Воздух, насыщенный хвойным экстрактом, такой густой и тягучий, что, кажется, его можно пить.

В общем, лепота, да и только. Прямо по курсу вижу навес, под ним большая поленница, рядом куча чурок, одна, особо кряжистая, поставлена на попа.

Эмм… Для тех, кто в городе окончательно скурвился, поясняю: чурка — это фрагмент бревна, а кряжистая, та что «на попа», в данном случае служит для того, чтобы на ней кололи дрова. Вот и девайсы присутствуют: колун и топор. Вообще, это очень здорово: наверное, вечерком тут можно запросто шашлычок организовать, на свежем воздухе. А пока суть да дело, поколю-ка я немного дровишек. Вместо зарядки.

Расколов парку чурок, я вволю хлебнул хвойного экстракта, остановился передохнуть и, жмурясь от удовольствия, непроизвольно продолжил песню дяди Саши:

Мягкое и доброе, как любимой губы… Мне так в это утро умирать не хочется…

Минуточку… Нет, все правильно: из песни слова не выкинешь, но вот контекст… Почему я должен умирать в такое славное утро в столь раннем возрасте?!

И тут на меня нахлынуло.

А почему я должен жить?

Я преступник.

Минуточку…

Я преступник?!

Я как следует выспался, психоделическая одурь выветрилась из моего организма — исчез вязкий фон, притупляющий остроту восприятия — и теперь я вновь чувствовал живо и ярко, что называется, всеми фибрами души.

Я преступник!!!

— А-а-а-а, б…!!! А-а-а-а!!!

Я крушил поленницу и дико орал, задыхаясь от отчаяния и лютой безадресной злобы: в эти мгновения я ненавидел весь мир и себя в том числе, ибо я был частицей этого странно и неправильно устроенного мира, и не было мне снисхождения от меня, не заслужил я никаких льгот в этом плане.