– Да, Лондон – это что-то, – сказал Григорьев мечтательно. – Ты к своим летишь?
– Да.
– И я следом, наверное. Возьму Ингу…
Вдруг вспомнил, что с Ингой все, и загрустил.
– Не печалься, – засмеялся Бородин. – Еще кого-нибудь найдешь себе.
– Это ты наш союз разрушил! – погрозил пальцем Григорьев с шутливой серьезностью. – Ты между нами встал!
– Какого черта! – продолжал смеяться Бородин. – Мне все до лампочки. Но если ты секретарша, то в рабочее время занимайся делами, а не пребывай в грезах.
– В грезах о чем? – уточнил Григорьев.
– О том, как ее вечером затащит в свою постель сам министр.
– Этого не было! – быстро сказал Григорьев. – Мы только целовались!
– Маме ее расскажешь.
При упоминании о маме Григорьев вздохнул.
– Что, строга мама?
– Строга, – опечалился министр. – Дочурке на днях пощечин надавала.
– Инге, что ли?
– Было, – сказал Григорьев и засмеялся. – Ладно, собственник, я ее сегодня хотя бы до дома довезу.
В последний раз, Бородин развел руками – в последний, так в последний.
Григорьев и Инга спустились к машине. Охранник в левой руке держал автомат, правой распахнул перед ними дверцу. Оба – Григорьев и Инга – сели на заднее сиденье.
– Едем, – скомандовал Григорьев водителю, а тот даже не спросил куда – маршрут был знакомый: улица Мироновская, двадцать четыре.
Город уже засыпал. Машин на дороге было меньше, чем днем. На Пушкинской площади усталый гаишник что-то раздраженно выговаривал остановленному им джигиту на иномарке.