– Задавай, – равнодушно бросил Мухаджир.
– Правда, что ты из кяфиров?
– Правда, – столь же равнодушно ответил Мухаджир, наблюдая за тем, как танкер огибает острый мыс, хищно вклинившийся в море. – Тебя что-то смущает?
Повернувшись, Искандер натолкнулся на глаза Мухаджира, острые, будто заточенные ятаганы. Потребовалось долгих несколько секунд, чтобы собраться с духом.
– Как тебе сказать….
– Как есть, – хмыкнул Мухаджир.
– Даже среди правоверных трудно отыскать более верующего, чем ты, Мухаджир.
Искандер рассчитывал увидеть на лице Мухаджира проявления каких-то эмоций: пусть даже неровный изгиб бровей или плотно сжатые губы, но увидел лишь спокойное, почти равнодушное лицо, лишенное всяких переживаний.
– Все очень просто: мне пришлось много пережить, прежде чем прийти к истинной вере… Давай, подрули к тем платанам, хочу посмотреть на море. Когда еще доведется побывать здесь.
– Хорошо, – кивнул Искандер, прижавшись к краю дороги.
Место для беседы было выбрано наилучшим образом. Вряд ли нечто подобное можно было отыскать в радиусе сотни километров. Оставалось только удивляться, каким образом чинарам удалось разрастись на скальной поверхности. Деревья, росшие на камнях, испытывая нехватку земных соков, получаются чахлыми, практически всегда с тощими и кривыми стволами и уж, конечно же, без густой тенистой кроны. А чинары выросли просто на загляденье. Попирая все законы, они своими могучими корнями легко раскалывали гранит и по трещинам углублялись к недрам земли за живительной влагой, радуя проезжающих широкими листьями и раскидистой кроной. Оазис среди каменных нагромождений.
– Знаешь, сколько живут эти деревья? – показал Мухаджир на чинару.
Задрав голову, Искандер глянул на раскачивающуюся макушку. Ветер… Единственный, кто не признавал их величия и пытался сорвать листья.
– Думаю, что много.
– Вот и я о том же… Эти деревья живут две тысячи лет. Так что они были свидетелями всех Крестовых походов, а может, даже рождения Магомета и Христа. С тех пор мало что изменилось. Опять идет война, и опять она проходит через эти земли; правда, сейчас приобретает несколько иные формы.
Мухаджир подошел к самому краю пропасти и без боязни посмотрел вниз. С дороги море казалось бескрайним, уходящим не только далеко за горизонт, но и растекающимся вширь, подступая к самому подножию скалы. Но в действительности, разрывая травяной настил, к небу тянулись расщепленные, острые базальтовые останцы, напоминавшие сломанные зубы. Достаточно Мухаджиру сделать всего-то полшага, чтобы навсегда распрощаться со всем, что было ему когда-то дорого.
Искандер с замиранием сердца наблюдал, как Мухаджир бесстрашно вышагивает по самой кромке пропасти. Под его ногами осыпались небольшие камушки, – верный признак того, что твердь обветшала. Но он, казалось, совершенно не обращал внимание на подобные мелочи.
Искандер подумал, что после признания Мухаджира ему будет легче в него стрелять – все-таки кяфиры, пусть даже бывшие, слеплены совсем из другого теста, – но облегчение не приходило. Лоб покрылся испариной, а ствол пистолета, извлеченный из куртки, лихорадочно выбирал на спине Мухаджира нужную точку. Наконец рука приобрела твердость и застыла немного правее левой лопатки, там, где должно помещаться сердце. Единственное, что успокаивало Искандера, так это то, что смерть наступит мгновенно, Мухаджир даже не поймет, что с ним произошло, просто ухнет в черную бездну безо всяких тоннелей. Но что-то мешало Искандеру нажать на курок. Может быть, именно эта незащищенная спина? Все-таки он воин, а не убийца!
– Ты наставил на меня пистолет? – неожиданно спросил Мухаджир, не оборачиваясь.
– Да, – услышал Искандер собственный голос, высокий, будто натянутая тетива.