Седая весна

Тихон чуть дара речи не лишился. Всю ночь не спал. Пришлось работать и ночами.

…Только теперь, через много лет вспомнил старик, что уже тогда никто из детей ни разу не спросил — когда он ел в последний раз?

Он выучил их обоих. Дал все. Но, получив дипломы, ни Алик, ни Люда не подошли к Тихону, не сказали — спасибо тебе, отец…

Тихон и теперь помнит тот день. Он радовался, как ребенок. И все жалел, что нет рядом Катерины. Вот бы ликовала! Ведь ни в ее, ни в семье Тихона никто не имел высшего образования. А дети…

— Ну и чего сияешь? Что тут такого? Диплом это лишь полдела! Он дает право на работу. А сама работа и заработок — это уже проблема! Где их найти? Куда устроиться? Кто возьмет? Выпускников, без опыта, всюду отталкивают. Нужна практика. Так что радуешься рано! Вот если б ты имел полезные знакомства, связи… Но их у тебя нет, — вздохнул сын. И вскоре ушел к друзьям.

Дочь, покрутившись у зеркала, убежала на свидание. А Тихон, втихомолку выругавшись, вышел из дома, сел на лавку, курил. «Все ж не нужно теперь платить за учебу громадные деньги. Оказывается, ни хрена тот диплом не стоил. Но для чего учились? Зачем выжимали из него все до капли? Здоровье, силы, нервы? Ведь, конечно, знали заранее, что их ждет? Для чего потратили годы? Деньги? Кому нужны такие дипломы?» — думал Тихон вздыхая. Он закурил, глядя под ноги, и не заметил, как к нему подошел Андрей:

— Что вздыхаешь, Тихон? Иль какую бабенку уговорить не можешь в хозяйки? Ты только укажи, мы ее всей улицей к тебе пригоним! Бегом! — смеялся сосед.

— Не в том беда, Андрюшка! Дети мои оплошали. Образованье я им дал, а вот работу где им теперь сыскать?

— Нашел о чем горевать? Людмилу я в наше управление возьму бухгалтером. Алика? Ну, поговорю с ребятами! Что-то найдем для него: Это не беда. Им теперь практика нужна. Ее они получат. Когда приобретут опыт, тут о заработке можно говорить. Одно без другого не бывает. Года три должны набирать навыки и стаж. Это общее требование. И ты не горюй. Я вон тоже после института сам в бригаду каменщиков запросился. К Василию! — указал на дом своего соседа и, рассмеявшись, рассказал: — Этот черт устроил мне обкатку! Я с объекта домой на карачках приползал.

— Пить заставлял?

— Хрен там! Я у него за ломового вкалывал. Носилки с раствором, кирпичом и цементом с первого на пятый этаж бегом носил. Не по восемь, а по двенадцать часов. Это он с меня авансом спесь сгонял, гад облезлый! Но и по сей день за это ему спасибо говорю! Так что, Тихон, начало мое не розами, шипами было усыпано! Знаешь, как у меня поначалу болели руки? Кровавые мозоли с полгода имел. Не то рюмку, ложку удержать не смог. За месяц работы с Василием на двадцать килограммов в весе сбросил! А бригадир хохотал: «Гляди! Этот хер с ушами уже в норму уложился! Когда останутся яйцы на колесах, перевыполнять норму научится!» Ох, и злился я на Ваську! Он мне полгода как ученику платил. Копейки! Ругался с ним, да без толку. А на седьмом — получил как человек! С год руку набивал в его бригаде. Потом умывался. По малой отскочить было некогда. Зато теперь легко. Никто не проведет меня. Все познал на своем горбу. Чем трудней начало, тем проще в будущем!

— А для чего учиться, коль дело постигать вот так? Они ж у меня не строители! — запротестовал Тихон.

— Я о себе к примеру рассказал. Твоей Людмиле никто не доверит враз должность главного бухгалтера. Вначале рядовым поработает. Да и Алику опыт нужен. Практика! Дальше все от них будет зависеть.

И согласились дети. Пошли работать к Андрею. А через время впрямь получаться стало. Оба квартиры заимели. Отдалились от отца. Когда спросил их — почему уходят, даже удивились:

— Отец, в твой дом порядочных людей приводить неловко. Все удобства наружу. Дом старый. Ну, как тут жить, с кем общаться? Улица на окраине, дом на отшибе! Нет! Мы в центре хотим жить. Надоела эта глушь, соседи — сплошная деревенщина! Хочется цивилизации и комфорта. Надоело смотреть на деревянные дома-уродцы, на печки. Слушать собачий брех да петушиный крик. Там у нас все иное. Прости, но мы выросли. И жить хотим по-своему…

Тихон умолк, Обидно стало. Но не подумал отговаривать. В глубине души ждал, что позовут с собой, в городскую квартиру. Напрасно надеялся. Дети уезжали спешно, впопыхах. Забрали все. Сын — книги и мебель, дочь — посуду и ковры. Брали не спрашивая, как и положено — забирали все, что видели. Знали — не откажет.

Печник, как и полагалось, стал спать на печке. Больше не на чем было. Ел на подоконнике. А через полгода снова все приобрел. Обставил дом, словно и не упорхнули из него дети. Те за все время один раз навестили — денег попросили. Отдал все. Слава Богу, хоть за этим пришли. Угостил чаем, жареной картошкой. Дочь до вечера побыла. Алик через час ушел.

«Дети мои, дети… Почему от других не уходят? Чем я хуже всех? За полгода один раз про меня вспомнили. Да и то — нужда пригнала, не душа привела, — сидел Тихон у окна пригорюнясь. Щенок лежал у ног, дремал. — Сучий сын, а человечью душу больше людей понимать! Моим бы детям твое сердце», — посетовал Тихон. И услышал, как кто-то вошел на крыльцо. Потоптался в нерешительности. Пес с лаем бросился к двери.

— Сиди тихо! — остановил Чуса печник и, открыв двери, лицом к лицу столкнулся с девушкой.

— Не узнал? Ну, конечно. Столько лет и зим прошло.