Седая весна

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да охолонь же, Васек!

— Она на меня вею улицу натравила!

— Послушай, Васек, не она виновата! Да и что ты утворил бы с любым, если б похоронщиков в дом прислали? И не к кому-нибудь, а к матери?

Небось ноги ему вырвал, а сучки вставил бы и сказал, что таким на свет выполз! Бабы, какую ни возьми, только горлом сильны. А задень всерьез, сама немощь. Негоже тебе с бабкой воевать. Да еще с этой. Ей одной за сотню мужиков бедовать довелось. Иль забыл? Ить Колымы хлебнула за кляузу. И тож — в соседях был. Чуть не померла. Вот мы нынче и бережем друг дружку, чтоб такой же не объявился. Хотя времена поменялись, пакостники не поизвелись. Нынче Андрюху, завтра другого достанут.

— Переживший свое бережет соседа. А эта хлябало отворила на всю улицу. Иль я своему Игорю худа желал? Хотел в люди вывести, в мужики! Он же, мало того, что заморышем родился непонятно в кого, еще и грамоту ему подай! А она кормит? Кому сдалась она? Я ж не вечный! Он же самого себя не прокормит во врачах!

— Но ить кормится как-то! И у тебя не просит! Уж не первый год учится. А клизмы с голоду не роняет. Он уже на практике — в больнице работает. Зря ты на Игоря серчаешь. Серьезный человек с него получится.

— Только то и делов — клизмы ставить! Для того стоит мозги шесть лет сушить? А с зарплаты хлеба всыто не поест.

— Нынче врачам добавили в получку! Сам про то слыхал. И дальше обещают. Твоего тоже не обойдут. Да и не указ мы нынче детям нашим. Твой с детства врачом был. Помнишь, как он пацаном моей Жучке помогал разродиться? — рассмеялся Петрович, и Ваське поневоле вспомнилось.

Был День Победы. Его тогда отмечали всей улицей. Общий стол накрыли. А тут собаке Петровича приспичило щениться. Уже все тряпки сгребла в кучу, устроила гнездо, а щенки никак не выходят. Собака скулит, плачет, но люди не видели, не замечали ее мучений. Та уже еле дышала, когда к ней подошел Игорь. Вместе со своими

сверстниками решил помочь и сделал Жучке клизму. Та из последних сил поднатужилась посреди двора. И прямо перед столом, на глазах у всех, выдала на свет всех четверых щенков. Сама себе не верила — в собственное счастье, что жива осталась. А и щенки — красавцы! Все выходились. Собака за Игорем до конца жизни тенью ходила. Помнила доброе мальчишки. Да и люди приметили. Хвалили. Стали доктором звать. Лишь Василий не соглашался. Потому, ругая сына, не забывал обозвать излюбленно:

— Сучий врач!

Игорь даже плакал от обиды. Но Василий ни сразу не упустил случая подначить сына.

Ни он, ни Катерина не знали, где, когда и у кого научился Игорь делать уколы, измерять давление. С самого пятого класса заявил, что будет врачом. И своего добился.

— Твой малец — толковый человек. Не то, что мои внуки! Сколько ни просил — дурнями так и остались. Один — в сантехниках — говном провонялся насквозь, другой и того не легче — футболист. Я б рад был, если б хоть один врачом стал, но не дано. Гнилая судьба у обоих, — вздыхает Петрович. И только Катерина поняла, не договаривает сосед, не с тем пришел. И ждала.

— Я вот смотрю, и ты на жизнь обижаешься.

сыном недоволен. Где радоваться надо — злишься. Все на свой лад повернуть хочешь. Ан смириться стоит. Дети не всегда в родителей удаются. Каждому Бог свою долю сготовил. А на Господа можно ли сетовать? — прищурился хитровато. И добавил: — Твои дед и отец отменными плотниками были. Ты то же в них не пошел.

— Все равно строитель! — не согласился Василий.

— Верно. Но память от их — в каждом доме и нынче жива. У кого шкаф, стол, лавки. Другие — ставни сберегли. А крылечки какие делали. Тебе не достать. Их и теперь добром вспоминают. А ты что утворил? Зачем Андрею пакость подсунул и сучек к нему вызвал?

— Я? С чего взял? — опешил Василий.

— Да кроме тебя — некому! Я враз смекнул. Всех людей на нашей улице знаю. И только ты способен на пакости. Не кипи! Ить я правду сказал.