Месть фортуны. Фартовая любовь

22
18
20
22
24
26
28
30

— Хана Лангусту! Он теперь сам похиляет на погост! Чтоб разборка в клочья не разнесла его! Весь общак просрал, плесень! — хохотал Глыба.

Шакал пересчитывал деньги. Пачки были аккуратно сложены. И пахан быстро подбил итог:

— Семь с половиной лимонов! — сказал громко. Фартовые малины, казалось, спавшие глубоким сном, вмиг проснулись.

Все, кроме Паленого, восторгались Королем. Капка, оторвав взгляд от сокровищ шкатулки, звонко поцеловала медвежатника в щеку. Тот — обалдел от счастья. Он готов был тряхнуть весь свет, чтобы эта маленькая, хрупкая девчонка повторила бы свою благодарность.

Широкая, довольная улыбка согнала с его лица усталость бессонной ночи. Он смеялся и радовался вместе со всеми, рассказывал, как удалось наколоть Лангуста и законников.

И лишь Паленый стоял молча в тени подземелья, кусая губы. Он готов был разнести этого верзилу Короля, ставшего на пути. Мишку теперь никто не замечал. И Капка, кажется, забыла его имя.

Паленый страдал. Уж пусть бы она издевалась над ним, устраивая всякие мерзости. Но только не оставалась к нему равнодушным бревном. Как все вернуть? Ведь перестала замечать, что я хожу в притоны — к шмарам. Порою, по две — три ночи провожу у них. Задрыга уже не видит и не злится. Значит, выкинула из сердца навсегда!

Поначалу Мишка радовался внезапной свободе. Когда он вернулся из притона лишь через две ночи, Задрыга не только не обругала, но и не оглянулась, не заметила возвращения Паленого. У нее уже появился Король.

Мишка ходил по шмарам, зная, теперь его никто не упрекнет, не обругает. Но, вернувшись в малину, злился на безразличие. Ни Капка, ни кенты не замечали Паленого. А он не мог смириться с таким отношением к себе и долго обдумывал, как лажануть Короля перед Черной совой, вернув себе уважение малины и Задрыги? Но ничего Подходящего не лезло в голову, и Паленый, положась на судьбу, ждал свой час…

Фартовые Черной совы теперь обговаривали, когда им лучше уехать из Калининграда. Теперь их ничто не держало здесь.

— Махнем в Питер! — предложил Глыба пахану. Но тот настаивал на юге.

— Надо и Медведя навестить! Потрафить ему. Вякнуть про падлу — Лангуста! Пора его на сход выдернуть! — предложил Шакал и продолжил:

— С нашим общаком нынче можем дышать кайфово! С месяц кутнем! А там посмотрим. Заодно кентам грев подкинем. Нашим. Плесени… Пусть дышат «на большой»,

— Пахан! Когда линяем? — спросил Паленый, пытаясь хоть как-то привлечь к себе внимание.

— Сегодня ночью! Так, кенты?

Фартовые согласно закивали головами.

— Тогда я отчаливаю! — сказал Мишка. Ему никто не ответил, не обратил внимания. И Паленый пошел в притон, к приглянувшейся шмаре.

Никто из законников Черной совы не знал и не мог предположить, что происходит у Лангуста.

Пахан городских паханов еще до рассвета узнал о пропаже общака и вмиг понял, чьих рук это дело. Он не запаниковал, не побежал на погост давиться, не заорал на стремачей. Он позвал паханов и законников. Рассказал о пропаже общака, назвал вора.

— Надо отмерить той же мерой! Не хотел я мокрить эту малину. Не без того не сдышимся! Нас оставили без башлей! Осмеяли, как пидеров! Не можем такое дарма спустить Шакалу. Он это дело прокрутил. За такое — с него и Короля сверну кентели!