— Послушай, Жора! Я тебя не увольнял и пакостей не делал. Это первое. Дальше — в отношении так называемых следов преступника. Ведро с мусором было задето не убийцей, а Рахитом. Когда искал жену за сараем, в потемках не увидел. Он же раздавил совок.
Осколок от него и теперь есть в подошве его ботинка. Кстати, в резину очень легко врезается пластмасса.
А подошва ботинок Рахита из мягкой резины. Как оказался осколок совка за забором? Да очень просто. За сараем побывало много людей. И первыми, еще до бомжей, прибежали переселенцы. Многие из них ушли по домам не через калитку, а через забор. Кто-то мог вынести этот осколок на своей обуви.
Но главное не в том. Как ты с бомжами разглядел зажигалку, если Фаризу нашли в такую темень, что ни Рахит, ни я не увидели лица женщины? Было уже очень поздно. Совершенно точно и то, что, когда Фаризу унесли в дом, никто не появлялся у того места, где лежала женщина. О том я заранее попросил Рахита, и он всю ночь просидел за сараем. Вас этот человек не подпустил бы на пушечный выстрел. И утром Рахит сказал, что никто не подходил к его дому. Кстати, вспомнил о зажигалке. Рахит перед отъездом из Баку накупил их за бесценок очень много. Именно разовых. Он сам такими пользуется.
И еще… Настоящий следователь, если он от Бога, не злорадствует, не высмеивает молодых коллег, а помогает им. Ибо для него главное — не обиды, а торжество Закона! Имей ты малую толику профессиональной гордости, ты прежде всего вспомнил бы о детях Рахита, которые могли остаться сиротами. Но ты винишь мужика за несдержанный язык. Тебе так удобнее! А разве не виноваты в этом случае бомжи, донесшие до преступников информацию? Откуда я знаю, кто из вас это сделал? Может, именно ты и стал наводчиком?
— Шалишь, Семен! Этой дешевкой меня не проймешь! Я слишком стар для твоих детских трюков! — Жора встал, собравшись уйти в дом.
— Куда ж так заторопился? Крыть нечем? Слишком рьяно выгораживаешь кого-то из своих!
— Дурак ты, Семка! Недаром до самой пенсии в ментовке проработал, а выше участкового не поднялся! Не зря тебя сюда выпихнули, чтоб глаза в городе не мозолил. Куда тебе справиться с этим заданием, коли со своей бабой не смог сладить! — усмехнулся бомж.
— Тебя и вовсе выкинули из дома! Как собаку! И давно не ждут. Похоронили в памяти. А по работе, скажу правду — не всем хватать звезды с неба. Я был там, где справлялся. Иначе не держали б! Что толку в твоей карьере? Высоко взлетел, слов нет! Зато всю жопу разбил, приземлившись. Ниже тебя кто упал? Вот и вся цена твоей жизни. Хотя от этого никто зарекаться не может. И кто знает, может, именно нынче ты счастливее, чем тогда! — сказал Костин примирительно.
Жора остановился. В глазах — жгучая боль и невысказанный упрек застыли.
— Прости ты меня! Хватил лишку! Но и ты мудак! Не бей по живому! Давай перекурим, как когда-то, — предложил участковый бомжу. Тот со стоном выдохнул комок, мешавший дышать. Взял сигарету, присел рядом.
— Гад ты, Семка! И всегда был таким! Насеришь в душу, потом извиняешься.
— Грубо сказал. Не спорю. Но правду! И тебе не с чем спорить! Конечно, перебрал я насчет наводки. Но в остальном — по делу! — дал прикурить бомжу. Тот, сделав несколько затяжек, успокоился.
— А хочешь знать правду, что бесило меня? — повернулся он к участковому.
— Хочу! — оживился Костин.
— Ведь ты сразу узнал меня. Но даже не поздоровался, не подошел, постыдился. И уж куда там о деле поговорить? Прикинулся, будто не знаком со мной. Это хуже плевка и пощечины. Презрение! Вот чего я не мог простить тебе! Сколько времени живем рядом. Лишь сегодня поговорили по душам, — усмехнулся криво.
— Прости, Жора! Тут впрямь виноват, — признал Семен Степанович.
— Знаю, слышал я о деле, над каким вы бьетесь с Рогачевым. Нелегкое оно, скажу правду. И главная беда, что во всем может быть замешан не один человек.
— Я думаю, кто-то из бомжей отличился, — выпалил Костин.
— Сомневаюсь, Семушка! Поверь, вовсе не потому, что живу средь них, стал их частью. Я хорошо изучил психологию бомжей. Она не столь примитивна, как вам кажется. Да, народец у нас разношерстный. Но всяк не без своего стержня. Бездомными стали не по своей прихоти. Почти в каждом случае виновата женщина. Она толкнула в беду, принесла горе. Может, оттого даже через годы ненавидят бомжи баб, не хотят их видеть, пускать в сердце и в душу. Да что там! Даже для тела — нет желаний у многих. Душа отравлена, потому и молчит мужское начало. Я знаю каждого бомжа, всякую судьбу. Даю слово тебе, что, если бы к ним нахально сунули под бок наипервейших красавиц, никто из наших не тронул бы их даже пальцем, память запретила бы!
ebooksa