…Сахалинские лагеря.
Здесь конвой бьет за мельчайшую провинность. Здесь стреляют поверх голов зэков — так, для забавы.
Здесь заключенные просят у Бога смерти, как избавления, — или УЧАТСЯ ВЫЖИВАТЬ!
Но выживший в аду — выживет где угодно. И каторга жизни в таежном поселке «ссыльнопоселенцев» — истинный РАЙ для того, кто за колючей проволокой зоны уже научился не бояться ВООБЩЕ НИЧЕГО!..
1.0 — создание
Нетесова Эльмира
Макарыч
Затерянной в ночи звездой мерцал костер. Тайга прятала его от глаз, а он таращился во тьму рыжим глазом, стрелял горячими угольями, свистел, шипел.
Молчал проводник Макарыч. Самый старший в отряде, он прихлебывал из жестянки горячий чай, заваренный на березовой коре, изредка почесывая голую лохматую грудь, — сейчас походил на замшелого лешака, вылезшего из тайги поглядеть на геологов.
Макарыч закурил самокрутку. Дым самосада отгонял голодное комарье.
Что-то растревожило душу проводника. Он совсем не зря сел наособицу, поодаль от всех.
Пройденный профиль… Когда-то среди проводников слышал: коль на отработанное вернулся — недолго жить осталось.
Раньше подобное в голову не закрадывалось. А вот теперь поди ж ты… Макарыча уже дедом зовут. Поневоле задумаешься. Сколько раз бывал с геологами в маршрутах, — не счесть их, — а возвращаться на пройденное не доводилось. Это все равно, как старики сказывают, что сызнова начать жизнь.
А попробуй ее начать по новой! В ней столько всякого перебывало. Всего и не упомнишь. Когда припомнится, холодные мураши бегут по коже и жутко на душе.
А воспоминания черней ночи вставали в памяти. Макарыч гнал их, по они не уходили. Досадно сплюнув, он солено матюгнулся и пошел к костру. А там парни под гитару пели про то, как умирать не хочется. Макарыч усмехнулся в бороду.
— Ишь, анчихристы, тож про жисть поють, а што смыслють а ей? Поди, было бы брюхо полным — про баб завелись бы. А ноне умирать не хотца… А кому хотца?! Эх-х-х, — вырвалось невольно, и Макарыч, косолапо переступив рюкзаки, шагнул к парням: — Ну, сиволапые, давай че-нибудь эдакое, пггоб пятки на ухи закручивались.
— А что?
— Давай!
Простуженно рявкнула гитара. И даже взмокшие от росы деревья повеселели. К костру потянулись, к людям. Плотнее обступили поляну. Редкие блеклые звезды, как девки-перестарки, глядя на людей, кокетливо перемаргивались. И невдомек им, холодным, было, что свысока не увидеть, не разглядеть душу, что оттаивает у костра и забывает про старость.
Вился над костром дым, легкими кольцами окутывал молодые головы берез.
Макарыч смотрел на них, думая о своем. Отмечал каждую новую морщинку на стволе. Каждый рубец от мороза. Знать, лихая судьба ударила и по деревьям. Ишь, коленки-то подогнули. К теплу тянутся, словно старики. Даже поскрипывают. Видно, сердце сохнет. Что ж, сколь не скрипи, конец-то всему будет. И вдруг он заметил, что кудрявая макушка одной из берез — седая. Макарыч подошел к ней. Погладил ствол. Вздохнул тяжело.
ebooksa