Макарыч

— Ты чево?

— Худо мне. От моря болею. Не доживу…

— Испей водицы.

— И вовсе околею.

— Давно маисси?

— Враз, как отошли.

— Сказываю, воды испей.

— Не стоит. Все равно сдохнем. Все, и ты тоже, — хрипел мужик.

Макарыч похолодел от этих слов. За что? Ведь даже слова худого мужику не сказал. А тот смерть всем кличет. Стукнуть бы такого, чтоб души другим не марал. Да из-под нар не верещал бы. Но как забидеть эдакого? Ведь его родное нутро не терпело. Извело вконец, — Это все равно что бабу зашибить. И пошел Макарыч доктора испросить.

Конвой ему за просьбу по шее дал. Пинком в трюм вогнал. А к вечеру мужик тот помер под нарами, света божьего так и не увидел.

К утру арестанты попросили убрать труп из трюма. В сырой духоте запах мертвечины вызывал тошноту:

— Уберите мертвого!

— За что издеваетесь?

— Откройте люки!

— Дыхнуть нечем!

— Будя их умолять! Не Господь Бог! Оне, паскуды, и нас всех поизведут. Крошить их надобно. Давить, что гниду! — кричал Макарыч.

— Давай, мужики! Бей собак! — рванул кто-то из арестантов доску с нар.

В трюме все дыбом поднялось. Кто-то саданул в иллюминатор, и стекло, коротко звенькнув, впустило струю свежего воздуха, грохот шторма.

Люди отрывали железные косяки от нар. Били стойками по перегородке, отделяющей их от кают конвоя. Доски гнулись, готовые треснуть.

— А ну, еще! Давай сильнее!