В бегах. Цена свободы

Граф не спал, и я тут же сказал ему все, что думаю. Он долго молчал, пока в разговор не встрял Картоха.

— Нечего и думать, Граф, Михей прав. Я неплохо ориентируюсь в лесу и, думаю, выведу вас в Свердловскую область. Если повезет, — добавил он на всякий случай.

— У нас ни хера с собой нет, одни деньги. Где мы возьмем жратву, курево, чай? Будем стрелять птиц и волков? — Граф ухмыльнулся.

— Волков здесь почти нет, есть рыси. Можно и стрельнуть раз-другой, что делать? Дня два мы сможем идти на собственном соку, не сдохнем. Воды хватит, кругом ручьи. Хуже с куревом, это да. — Картоха замолчал.

— Курить соберем здесь, что осталось, — сказал я. — Не густо, но кое-что есть, нас тринадцать человек… Будем экономить, курить одну на всех. Возможно, кого-то встретим по дороге.

— И что? Попросим закурить?

— Возьмем. — Я понял, на что намекает Граф. Поселки и деревни нам придется обходить за версту, а о свидетелях не может идти речи вообще. Каждый, кому «посчастливится» встретиться с нами, уже обречен. В противном случае нас погубит наша же жалость. Здесь все ясно. Но и то, что мы кого-то встретим, не вызывало сомнений.

Борман и Валет внимательно слушали нас, но сами молчали. Да и что они могли сказать? В конце концов мы остановились на том, что нам всем необходимо вздремнуть хотя бы два-три часа перед дальней дорогой. Время еще было, светает на Урале поздно, и мы, кое-как разместившись в машинах, предались сну.

Было почти девять утра, когда мы начали прощаться с теми, кто уезжал, а точнее, готовился разъехаться в разные стороны. Мы собрали около четырех пачек курева, несколько зажигалок и еще кое-какую мелочь, которая могла нам пригодиться. Чего было в достатке, так это оружия и денег.

— Может быть, мы поступаем глупо, Витя, — сказал я на прощание Тоске, — зато не подставляем никого из вас. Езжайте с богом, сейчас вам нечего бояться, а мы уж как-нибудь. Вы для нас и так много сделали…

Мы обнялись, и я пошел по тропинке меж деревьями, не оборачиваясь назад. Граф, Картоха и два братка пошли следом за мной и вскоре догнали меня. Мы услышали, как заурчали моторы за нашими спинами. Здравствуй, лес! Теперь мы в твоей власти. Никто из нас не знал, сколько дней и ночей нам предстоит провести в этом лесу, никто не знал, что нас ждет впереди.

Глава восьмая

Шел третий день нашего мучительно трудного перехода. Все мы устали как собаки и уже не чуяли ног. Что ноги, даже каблуки на наших ботинках едва дышали и вот-вот могли отвалиться. Не знаю, сколько десятков километров мы прошли за это время, но, думаю, не меньше восьмидесяти или даже ста. Мы вставали в семь-восемь утра и шли до самого вечера почти без остановок. Как мы ни экономили курево, оно кончилось к исходу второго дня пути, и свой третий день мы начали молча. Разговаривать без единой затяжки сигаретой совсем не хотелось — это знает каждый курильщик. Да еще голод. Все мы не ели двое суток и уже пошатывались. Ночью в лесу было холодно, и потому мы разжигали небольшой костер, презрев всякую опасность.

Нам пока сравнительно везло, мы благополучно обошли шесть-семь населенных пунктов и нескольких человек, которых заметили раньше, чем они нас. По Картохиным прикидам мы подходили к городку Губин, за которым поселков было гораздо меньше, нежели в окрестностях Перми. И действительно, протопав целый день на последнем издыхании, мы вышли к железной дороге. Мы не подходили к ней вплотную, но услышали грохот проезжающего состава. Было почти темно, на небе уже зажглись звезды, а мы все шли и шли, пока идти стало совсем невмоготу.

— Все, привал, — прохрипел я и бессильно опустился на холодную землю. Остальные как по команде попадали рядом. О костре никто не заикался, но каждый думал о том, у кого хватит сил встать и собрать хоть немного хворосту. Ветки на деревьях были сухими, их можно было ломать без особого труда — они только трещали и осыпали нас пылью. Мы лежали, а наши тела, разгоряченные изнурительной ходьбой, медленно, но уверенно остывали. Хотелось сбросить с себя напрочь мокрую, прилипшую к спине рубашку и остаться голым. А еще лучше нырнуть в воду, чтобы одним махом смыть с себя весь этот липкий, противный пот. Еще чуть-чуть — и станет совсем холодно, можно простыть и подхватить воспаление. Я негромко напомнил братве о костре и дождался, пока один из нас не встал. Это был Картоха — самый крепкий из всех. Он тоже тяжело дышал, еле ворочал языком, но все же встал и пошел за хворостом. Минут через двадцать костер горел вовсю. Мы облепили его со всех сторон и наскоро просушивали рубашки, от которых шел пар. Не знаю, о чем думали они, но я думал не о куреве, а о жратве. Я так хотел есть, что готов был вцепиться зубами в осиновую кору. Я только догадывался, как хотели жрать Борман и Валет, не особо привыкшие к пайке. Но они держались солидно, не ныли. Возможно, потому, что не ныли и не заикались о пище мы. Говорить о пище, когда ее нет, считалось и считается дурным тоном. Во всяком случае, среди братвы. Такие разговоры, особенно на «киче», в шизо, пресекаются на корню, а сказавший, напомнивший о еде искренне и на полном серьезе моментально падает в глазах окружающих на целую голову. Но мы были не в тюрьме, и думать о пище заставляли сами обстоятельства, цель. Если мы завтра утром не наедимся до отвала, едва ли мы пройдем хоть двадцать километров. Да что двадцать, мы не осилим и семи! Отдохнув минут сорок — пятьдесят, я не удержался и завел-таки разговор о продуктах.

— Дух духом, — сказал я им, — но пора подумать и о существенном… Либо выходим поутру на окраину первого поселка и запасаемся хоть каким-то, но провиантом, либо…

Посоветовавшись как следует, мы решили «занарядить» в поход Валета, утром. Он смотрелся лучше нас, его щетина была не столь густой, как наша, да и вообще Валет вызывал доверие к себе. Порода такая, почти интеллигент.

— Возьмешь с собой один «ствол» с глушителем, и все. Мешок есть, — сказал Граф.

— И что? Идти к первому попавшемуся дому? Там сразу въедут, в чем дело! — воскликнул Валет.

— Может, и въедут, а что ты предлагаешь? У нас нет выхода. Один не трое и не пятеро. Скажешь, что ты уфолог или как их там прозывают? Короче, спец по инопланетянам, ты понял, — продолжал настаивать Граф.