— И все-таки, — настаивал Яровой.
— Все там по три, по четыре срока имеют. За побеги, за убийства, за разбой и бандитизм.
— По сколько же им лет?
— В среднем — пятьдесят три.
— А что у них за татуировки?
— Это самые опасные подонки, сплошь садисты. И убивают с особой жестокостью. Вот и метка их — широкое черное кольцо. Она символизирует их дела — ничего светлого, ни одного пятнышка. И называется — катафалк. Звери сущие. Их разве кто исправит? Чем шире кольцо, тем больше убийств.
— Ты расскажи про кольцо «тихая ночь», — попросил Бондарева Трофимыч.
— Давай не будем. Хватит.
— Почему?
— На душе от них тошно. И так полжизни среди этих… Надо хоть на время о таком забывать. Вспоминать, что есть нормальные люди, без наколок со смыслом. От них ведь устаешь.
— Если вспомнили, зачем останавливаться на середине?
— Что, заинтриговало. Аркадий Федорович, сознайся?
— Конечно.
— У нас эти метки и во сне перед глазами мельтешат, — засмеялся Игорь Павлович. — Преступников мы должны знать не только по делам, а и по татуировкам: по «браслетам», «кольцам», «перстням». Вот, к примеру, та же «тихая ночь». Она ровными волнами по среднему пальцу на правой руке выколота. Можно подумать, что перед тобой бывший моряк или рыбак. Черта с два! Тоже душегубы. На мостах охотятся. По закоулкам всяким. Выберут жертву, выследят ее и — поминай как звали.
— Мотивы убийств? Нажива?
— Именно.
— А почему «тихая ночь»? Они себя охотниками считают. Для них тишина — главное.
— Давай вернемся к «медвежатникам». Они имеют между собой отличия? — Яровой уже давно записывал ответы на свои вопросы в блокнот.
Ответил Трофимыч:
же, все меченые. Начиная с рук и кончая мягким местом. Все биографии — налицо. То бишь, на ж… Сами себе не брешут. Вот ты интересуешься «медвежатниками». Их у нас было немного. Один от горла до пупка отмычку имел наколотую. Чем работал, то и в память. Но мужик неглупый. Шпану всякую не любил. Сам себя большим человеком считал. И уважал. За то, что руки в крови не пачкал. Он и работал по-интеллигентному. Коль поймали его при взломе сейфа — не сопротивлялся. Сам руки под наручники подал. Когда его обыскали, даже удивились: никакого оружия при нем не было! Отмычка и руки. Вот и все. Во всех грехах он сразу сознался. Но только в своих. И то ладно. Не вилял, не выкручивался, как другие. Ничего не скрывал. Стали проверять — все верно сказал. Он и в лагере человеком держался. Работал до пота. Ни на кого не ворчал. Ни с кем не дрался.
ebooksa