Трофимыч привстал с раскладушки:
— Что? Что вы сказали? Значит, все мы здесь бездельники? Так? Где-то бы такое не сошло? А вы сами-то работали с зэками? Вы пробовали это? Так знай те, что если хоть один из двух с половиной тысяч станет на правильные рельсы, и то не зря мы хлеб едим. Я ведь только документацией, архивом, картотекой занимаюсь. Вся работа с зэками на его плечах лежала, — указал Трофимыч на Бондарева. — Только из одной вашей республики, к тому же самой маленькой, к нам такие типы попадали! Да и то большинство из них стали нормальными людьми. А вы смеете такое!
Бондарев подошел. Положил руку на плечо Трофимыча:
— Успокойся. Не надо горячиться. Конечно, хлеб наш солон, но следователю в этой работе многое непонятно, незнакомо… А тебе, Трофимыч, стыдно так, сдерживаться надо.
А когда потушили свет, Игорь Павлович еще долго высвечивал темноту огоньком папиросы. — Но потом не выдержал:
— Ты спишь, Яровой?
— Нет.
— Так вот, послушай. Конечно, в нашей работе не бывает без срывов. Не все идет гладко, как хотелось бы, но не будь удач, не будь у нас тех результатов, каких мы добиваемся, и без тебя нашлось бы кому нас упрекать и… разогнать. А результаты имеются. Трудные они, в моральном плане. Но вот по сводкам — за последние три года ни один наш зэк, вышедший на свободу, не попал в заключение снова. Работают хорошо. Многие имеют семьи. А это нам большой плюс. Конечно, есть и плохое. Имеются случаи попыток к побегу, даже побеги, и убийства, игра на деньги, драки, воровство на кухне, в столовой. Это не так просто искоренить, как тебе кажется. Все гораздо сложнее. Да и не у нас одних. Всюду в лагерях такое творится. Но зато не одному такому, как ты, мы сберегли покой, поставив на правильный путь многих преступников. Но ни ты, ни другие даже сами себе в этом не признаетесь. Кто мы для вас? Юристы низшего класса. Ведь так думаешь? А без нас вам не только работать, но и жить было бы куда труднее. Вы даете нам в руки закоренелых преступников, а от нас требуете ремонта их душ, да еще с гарантией. А что я их — перережу? И так делаем все возможное. Ты будешь спокойно спать в Ереване, всю «малину» на скамью подсудимых усадил, зато мне они еще десять лет будут жизнь отравлять. И не только мне… Ты-то через год забудешь, как их звали. Ты, но не мы! Нам легко… А ты пробовал?
— Я знаю, что из вашего лагеря половина преступников возвращаются на свободу прежними. Перед тем как сюда прилететь, посмотрел кое-какие документы. А что если бы и я, расследуя дело, половину банды изобличил, арестовал, а другую половину оставил бы на свободе, прикрывшись тем, что в шайке полета человек, да к тому же каждый вооружен. Что тогда? Ты говоришь — вам трудно. Но они все на одной территории. А нашей милиции каждого найти надо. А и случись побег— в тундре беглецов легко пой мать. Магадан пока настолько мал, что там не укроешься. А у нас не только установить, но и задержать преступников надо. А они в городе, в республике — как иголка в стоге сена. В горы, в села уйти могут. Ищи их! За каждым камнем убежище! На любом поезде могут скрыться. К тому же у вас, кроме начальника, в штате администрации лагеря еще много офицеров работают. На случай побега те же оперативники имеются. Сами не ловите. Расследований не ведете. Только дознание. Преступления, совершенные иными заключенными здесь, раскроет приезжий следователь. Вы даже восторгаетесь многими из них. Дескать, несчастные уголовники! Вы сами стали под них подделываться. И говорить на их языке. Да не вы их, они вас переделывают на свой манер. И это им удается куда как лучше, чем вам.
— Послушай, Яровой, нас уже никто не переделает. Была война— мы воевали. Была разруха— мы строили. И теперь строим. И город, и трассу. Не словами — примером, работой людей перековываем. А это разве легко? Говоришь, и кроме меня были офицеры. Что я не один? Да, по расписанию и по штату. Но ответчик — я! И перед зэками и перед начальством, — говорил Бондарев.
— Какой ты ответчик, я уже слышал. Имея в лагере врача, допустил, чтобы Рыба в лагере людей губил. Кого содой, кого чифирем. Да человек в вашем лагере жизнь оставляет! Всю! А не десять лет. И вы на это сквозь пальцы смотрите. Вы поете дифирамбы «медвежатникам» и позволяете, чтобы тот же вор отнимал пайку хлеба у слабого… Куда вы смотрите, когда убийцы проигрывают в карты чью-то жизнь?
— За всеми не усмотришь. Их не десяток, — огрызнулся Бондарев.
— Вы не смогли внушить заключенным самое главное, что лагерь предназначен не только для наказания, а и исправления человека. А они у вас даже ножи изготавливают. Да так, что и отбирать не успеваете. И они оказались настолько живучими как преступники, что держали в страхе не только слабых, а и начальство лагеря, которое, чтобы не вызвать беспорядков со стороны «воров в законе», отдает им на откуп установление внутреннего режима в бараках. Режима не перевоспитания, а подавления ворами тех же работяг. Вы живете во вчерашнем дне…
— Значит, по-твоему, мы работаем порочными методами? Легализировали здесь, в лагере, воровские законы, закрыв на них глаза, и идем на поводу у преступников? — взорвался Бондарев.
— Да, так, именно на поводу! А как иначе расценивать все услышанное? Вы сколько бездействовали с «президентом»? Не день, годы! И не вы, а сами заключенные здесь хозяева. Так и с «президентом». Не вы его переломили. Вы оказались бессильны. А вот Папаша — нет. Но он совершил убийство! А вы и рады! Вы в стороне. На вас зэкам обижаться не за что. Вы лебезите перед опасными преступниками. И помогаете им выжить за счет слабых. Ради видимости внешнего благополучия. Ради бодрых рапортов начальству. Вы считаете своим успехом воспитателей то, что вместо одного «президента» лагерь получил второго. Менее наглого. Ведь он работает! И реже нарушает атмосферу благодушия. Вот так успех! Два «медвежатника», порвавшие с прошлым, да и то сами, только потому, что не боялись «воров в законе», облагородили в вашем представлении всех уголовников лагеря! Зная, кто кому татуировки делал, вы не положили конец этому опасному для жизни, как сами признаете, «творчеству». Самое страшное в том, что наколки эти большинству воры делали принудительно! То есть попросту клеймили людей! А вы пускаете пузыри умиления, радуясь, что научились распознавать эти татуировки. Определять по ним прошлое этого человека. Но мы же не в средневековье живем! Вместо того, чтобы перестроить свою работу, как того уже сегодня требуете современная криминология, вы кичитесь своими прошлыми заслугами, действительными или мнимыми…
— А какого черта вы здесь! Ведь не мы к вам — вы к нам пожаловали! За помощью! — вспылил вдруг Трофимыч. Он так и не уснул.
— Я за помощью?! — удивился Яровой. — Плохо же вы знаете специфику работы следователя. Конечно, за лекции о татуировках — спасибо. По это не такого рода помощь, чтобы говорить о ней столь громко, как вы, Трофимыч. Конечно, в широком смысле в раскрытии преступления помощь оказывают и государственные организации, учреждения, общественность. Но расследование невозможно без скрупулезного собирания доказательств объективного характера. Так что я приехал и за информацией такого рода. Убеждаюсь, не зря приехал. Мне теперь хорошо будет известно, в каких условиях был потерпевший накануне своего освобождения и смерти. Установив его личность и окружение, мне, возможно, удастся определить мотивы убийства, а через них, пусть проверив десятки версий, и самого убийцу. Если, конечно, я не на ложном пути и это не убийство, а естественная смерть. Но и в последнем меня могут убедить опять же только веские доказательства. Но разговор не об том. Я постепенно прихожу к убеждению, что ваша гордость, ваш
—
—
—
ebooksa