Последнюю фразу он произнес мягко, по-особому.
– Может, встретимся вечером? – предложил Уланов. – Ребята из Союза мне такую прелесть забросили…
– Ты ничего не понимаешь, – произнесла Людмила устало.
Она все еще держала в руках полотенце.
– Я не из тех, не из взбесившихся теток. Просто приходит время, и начинаешь кое-что соображать. Большой кусок жизни позади, не так уж много осталось. Хомутов понимал. Нам бы уехать отсюда с ним вдвоем, что нас держало?
– Ну так и езжай к нему!
– Куда?
– В Союз.
– Он здесь.
– Где это?
– В Джебрае.
– Чушь.
– Нет. У меня тоже поначалу уверенности не было, одни сомнения. Ты в квартире тоже был – вещи на месте. Как раз те, которые он непременно забрал бы, если б уезжал.
– Он мог забыть в спешке. Могло сложиться так, что и вообще ничего не брал.
– Нет, Гареев сказал, что он садился в самолет с чемоданами. Не стыкуется. И когда я Гарееву дала понять, что не верю ему, знаешь, что он сделал?
– Что?
– Дал команду в Союз меня отправить. С глаз долой.
– Ты, похоже, перегибаешь, – протянул с сомнением Уланов.
– Нисколько. Начальник госпиталя, Сурков, меня вызывал, как раз после разговора с Гареевым. Довел до сведения, что, помимо его воли, обязан вернуть меня домой.
– Но ты, однако, здесь, – заметил Уланов.