— С картинками, в натуре! Век свободы не видать! — поддержал просителя сосед по камере.
— Трусики покажи! — закричали в другой камере.
— А ещё чего показать? — не поворачивая головы, спросила женщина.
— Ковырялка! — звонкими голосами кричали малолетки. — Попробуешь пальчика — не захочешь потом мальчика!
— Сопли утрите, — бросила малолеткам на ходу молодая, красивая женщина, потом снисходительно улыбнулась и, чуть замедлив шаг, подняла подол платья до пояса, оголив не только стройные ноги, но и бёдра, поражая этапников, прильнувших к решётчатым дверям камер-купе, мимо которых она проходила, белизной и размерами своих ягодиц.
Восторженный, одобрительный рёв одновременно вырвался из нескольких десятков мужских глоток.
— Что за шум? — грозным голосом спросил выскочивший из своего купе начальник конвоя с погонами старшего лейтенанта на плечах.
— Да вон, стриптиз устраивает, — кивком головы указал на женщину выводной конвоир.
— По просьбе зрителей, — добавил второй конвоир.
— Ну-ка прекрати мне здесь шоу устраивать! — заорал начальник конвоя на женщину. — Будешь безобразничать, до самого Комсомольская на оправку больше не выйдешь!
— Да ладно, гражданин начальник, пусть мужики порадуются, — засмеялась женщина. — От меня, ведь, не убудет.
— От тебя не убудет, — усмехнулся начальник конвоя. — А они сейчас начнут дрочить все разом и от качки вагон перевернётся.
Стоявшие в коридоре солдаты дружно захохотали.
— Вот гады, ещё издеваются! — закричал кто-то истошным голосом. — Сами по ночам шворют этих баб во все дырки, а нам даже «сеанс» словить не дают!
Теперь грохнул хохот в камерах. Начальник конвоя с остервенением сплюнул на пол, витиевато выругался и ушёл в своё купе.
Ближе к ночи в вагоне стало душно и жарко, и это не смотря на то, что снаружи стояла довольно прохладная погода — всё-таки ноябрь месяц. Давало о себе знать большое скопление людей в ограниченном замкнутом пространстве.
— Окна откройте, дышать невозможно! — раздавались истошные крики то из одной, то из другой камеры.
Конвоиры на эти крики не обращали никакого внимания, только злобно огрызались, когда изнывающие от духоты и мокрые от пота этапники материли их на все лады.
Постепенно крики прекратились. Да и что толку зря кричать? Горло сорвёшь да душу злобой растравишь и только.
Сокамерники Руфата, да и он сам, уже приготовились ко сну, когда за стенкой, в соседней камере кто-то негромко запел: