Всплытие невозможно

22
18
20
22
24
26
28
30

– Чего стоишь? Сюда иди, – сказал Коля Зиганиди и вновь негромко свистнул.

И на этот раз подействовало. Пес отряхнулся, подняв фонтан брызг, а затем в два прыжка оказался в катере. Тут же прилег на дно, сжался и задрожал.

* * *

Еще не рассвело, когда захваченный спецназовцами катер подходил к острову Шо. У отмели, где, по сведениям контр-адмирала Нагибина, лежала российская субмарина, высилась громада земснаряда.

– Я же говорил, что все события – звенья одной цепи. Поищем укромное место, – предложил Саблин и, сбавив скорость, вывернул штурвал.

Теперь катер лишь слегка возвышался над водой. Он был практически недоступен для радаров. Виталий провел плавсредство под нависающими скалами, а затем вывел к пологому пляжу, за которым расстилались густые бамбуковые заросли.

Мокрый песок проваливался под ногами, спецназовцы дружно тянули катер. Наконец они укрыли его среди густо разросшегося бамбука. Саблин сел прямо на землю, вытер вспотевший лоб:

– Ну, вот, теперь мы на месте. У кого будут какие предложения?

* * *

Никогда не бывает так, чтобы здание штаба Дальневосточного флота погружалось ночью в темноту. Обязательно найдется с десяток окон, за которыми будет гореть свет. Оно и не удивительно. Ведь жизнь флота не замирает ни на минуту, его корабли разбросаны по всему миру, работают связисты, шифровальщики. Сюда стекается информация, давая пищу для аналитиков. Флот – как живой организм, процессы жизнедеятельности идут постоянно.

За одним из освещенных окон стоял контр-адмирал Нагибин и смотрел сквозь повернутые жалюзи на предрассветный дальневосточный пейзаж. Руки он держал за спиной, нервно сжимая пальцы и похрустывая суставами. В углу основательно обставленного кабинета звучно тикали напольные куранты. Днем этот звук непременно тонул в неясном гуле голосов, шагов, наполнявших здание. Но ночью течение времени напоминало о себе размеренным «тик-так». Золоченый диск маятника неторопливо ходил за узорчатым стеклом, и в его выпуклой поверхности искаженно отражался кабинет.

Обычно решительный, умеющий быстро отыскать выход из любого положения, Нагибин чувствовал себя потерянным. Но виду не подавал. Потеря «Щуки» не грозила ему неприятностями по службе, и в гибели экипажа, подобранного из самых опытных подводников, его тоже никто не обвинил бы. Все объясняли слова, которые ему уже приходилось слышать вчера днем: «всего не предусмотришь», «в любой ситуации имеет место форс-мажор»… Вроде бы и справедливо. Даже японцы, славящиеся своим прагматизмом и педантизмом, с их почти безграничными техническими возможностями, не сумели вовремя предугадать появление цунами и противостоять ему. В телевизионных репортажах сообщалось о серьезной аварии на атомной станции «Фукусима», о тысячах погибших, пропавших без вести. Радиоактивное облако, поднявшееся над аварийной АЭС, надвигалось на Японское море. Так что беда «Щуки» была лишь песчинкой среди пустыни человеческих трагедий. В конце концов, подплав – занятие небезопасное, и люди, пришедшие служить туда, знают об огромном риске, ведь сами выбирали профессию. Однако есть ответственность перед начальством, командованием и есть ответственность перед самим собой. Если сделал все, что мог, можешь потом смело смотреть людям в глаза. А если спрятался за чужую беду, то не жди потом покоя от собственной совести. Еще недавно Нагибину казалось, что надежда на спасение подлодки и экипажа существует. Но теперь все складывалось наихудшим образом.

Связь с кораблем прервалась. Буксир, следовавший на помощь, был захвачен: в лучшем случае китайскими пиратами, но оставалось подозрение, что это дело рук северокорейских военных. При этом КНДР официально заявляла, что силами Восточного флота тщательно обследовано предполагаемое место крушения «Щуки» и подлодка на отмелях в районе острова Шо не обнаружена. Морские учения в Японском море, прерванные из-за цунами, были возобновлены. К этому имелись веские основания – на Японское море со стороны Фукусимы надвигалось радиоактивное облако. Теперь вход в эти квадраты был закрыт. Соваться туда значило неминуемо нарваться под артобстрел или на торпедную атаку. Идти на помощь «Щуке», огибая место учений? На это уже не оставалось времени. Если субмарина и впрямь до сих пор лежала на дне, то экипажу не хватит запасов воздуха, чтобы продержаться до прихода помощи.

Контр-адмирал Нагибин душил в зародыше желание пойти в центр связи. Знал, если появится новая информация, ему сразу же доложат. Казалось, ситуация безвыходная, но имелась и информация, внушающая надежду. По данным радиоперехвата, стало известно о потере одного из северокорейских быстроходных десантных катеров. И случилось это вскоре после нападения на ледокольный буксир, в квадрате между «Витязем» и островом Шо. Походило на то, что каплею Саблину и его товарищам удалось покинуть захваченный буксир и движутся они к «Щуке»…

* * *

В тишине подлодки было слышно, как тихо постукивает хронометр, как мерно капает вода. Тусклый свет лампочек напоминал, что бо́льшую часть заряда аккумуляторных батарей системы жизнеобеспечения «Щуки» уже израсходовали. Дышалось тяжело. Казалось, что воздух стал густым и липким, как и полумрак, царивший на субмарине.

Командир Дулов пытался уснуть, и не для того, чтобы восстановить силы. Физически работать последние часы не приходилось – наоборот, изматывали неподвижность и неопределенность, «горели» нервы. Но во сне человек потребляет меньше кислорода. В обычной жизни как-то не задумываешься, не ощущаешь, что все человечество дышит одним и тем же воздухом. А оказавшись в замкнутом пространстве под толщей воды, начинаешь физически постигать эту простую истину. То, что вдохнул сам, мог бы вдохнуть другой. Поневоле закрадываются мысли, будто ты воруешь у других их жизни, или же другие воруют жизнь у тебя.

Обычно ценятся те люди, которые при необходимости могут подолгу не спать, сохраняя при этом энергичность и трезвость мысли. Умеющие же засыпать когда угодно и где угодно ценятся, по мнению обывателей, лишь среди пожарников. Но в подплаве такое умение буквально на вес золота. Воле человека подвластно не все, но Дулов все-таки смог погрузиться в сон – неглубокий, тревожный, способный прерваться из-за любого звука или прикосновения. Спящий не ощущает запахов, обоняние просто отключается, и потому во сне Дулову дышалось легко, полной грудью. При этом его не покидало странное чувство, какое редко посещает людей. Он понимал, что все виденное им сейчас, пережитое – не реальность. Он шел под ярким солнцем по каменистому пляжу одетый в рубашку и белые брюки. Волны накатывали на босые ноги, камни постукивали, скрипели. Это было так реально, что Игорь Игнатьевич не сомневался – можно нагнуться, зачерпнуть ладонью морскую воду, приложить ее к губам, и тогда ощутишь соленый вкус. Несмотря на яркое солнце, скалистый мыс впереди укутывал странный туман, немного красноватый, словно там кто-то поджег дымовые шашки. И в этом тумане угадывались фигуры приближающихся людей. Дулову хотелось побежать им навстречу. Их было четверо, и он побежал, широко раскинув руки; расстегнутая светлая рубашка трепыхалась на морском ветру. Кавторанг вбежал в туман и увидел четыре фигуры. Люди, одетые в камуфляжную форму, стояли к нему спиной, и ему показалось, что это Саблин, Зиганиди, Беляцкий и Сабурова – те, с кем он познакомился, оказавшись на тренажере «Щуки». Те, кого согласно распоряжению контр-адмирала Нагибина ему приходилось обманывать и не раскрывать секрет, что авария произошла не в реальности, а тренажер подлодки находится в испытательном бассейне.

– Ребята, – позвал Дулов во сне. – Ну, виноват я перед вами, не мог сказать – все бы потеряло смысл. Сами понимаете, приказ.

И тут Игорь Игнатьевич получил ответ. Именно получил, а не услышал. Он был беззвучным и просто сам собой сложился в его голове:

«А ты уверен, что и теперь все происходит в реальности? Вдруг твой корабль лежит не на морской отмели, а в испытательном бассейне?»

У спящего Дулова похолодело внутри. Трое мужчин и одна женщина в камуфляже одновременно, как по неслышной команде, обернулись. И вместо знакомых лиц Дулов увидел перед собой чужие: округленные, скуластые, с раскосыми глазами. Кавторанг невольно отпрянул, вздрогнул и проснулся.

По-прежнему тускло горело дежурное освещение. Дышалось с трудом, хоть он и набирал полную грудь воздуха, и руки слегка подрагивали, как после сильного напряжения. Командир сел на матрасе. Возле оказавшегося на стене пульта сидел, сложив по-турецки ноги, старпом. Неподалеку от него на матрасе лежал акустик Прошкин. Невозможно было понять, спит он или бодрствует. На глазах непроницаемые темные очки, на голове наушники с огромными резиновыми накладками. Наверное, и во сне Прошкин продолжал вслушиваться в звуки моря.