Цепная реакция

22
18
20
22
24
26
28
30

Тяготили предчувствия… Скорой и неизбежной беды. В голове нудно и тревожно стучало:

“Что-то случилось, что-то не так…”

И оснований для самых худших предположений после незадавшегося ограбления квартиры и последующего за ним исчезновения Чумы с подручными, имелось с лихвой.

Как объяснили Антон и Ольга, лошок, попавшийся на уловку, дверь открыл, был запрессован, но затем каким-то неясным образом сумел затеять пальбу, в результате которой бригада грабителей, получив огнестрельные ранения, ринулась наутек, растаяв в безвестности.

На телефонные звонки в квартирах Чумы и Весла никто не отзывался, посещать соратничков с визитом было небезопасно, а потому оставалось лишь ждать, строя самые унылые версии по поводу их исчезновения.

Попытка выяснения событий, произошедших после стрельбы в квартире — в частности, вызывал ли хозяин или его переполошившиеся соседи милицию, не задалась: глава группировки, способный помочь ему в предоставлении такого рода информации, ответил отказом, причем сквозило в отказе откровенное пренебрежение — дескать, мараться сопричастностью к подобного рода романтике — ниже его достоинства…

Крученый затаил обиду, хотя втайне справедливость этакого пренебрежения признал: благосклонность к нему циничной, расчетливо мыслящей криминальной молодежи, диктовалась всего лишь необходимостью тюремной страховки, но и не более; он был не у дел в новом, тщательно перекраиваемом мафиозном пространстве, где физическое насилие признавалось не как приоритет, а как крайняя необходимость.

Приоритетом являлось насилие интеллектуальное, чьими составляющими были информация, анализ, прогноз, факторы экономических рисков и вполне респектабельный в своей законопослушности результат.

Миром, где правит топор и удавка, новое поколение брезговало. Этот мир принадлежал неуклонно вымирающим питекантропам.

Так что пора было отдать себе отчет, кем именно он является в группировке. И он уяснил: да никем… Внештатником на всякий случай. Материальным воплощением затухающих отголосков прежних пещерно-уголовных традиций.

А как он оплошал с подведомственным рынком, над которым держал “крышу”!

Хитроумный и льстивый директор, знакомый ему с давних лет, извечно щедро прикармливающий в том же расчете на “кабы чего не вышло”, сумел уломать его на ежемесячную сумму мзды, равную пяти тысячам долларам, причем взял с него слово, что планка оброка устанавливается твердо и незыблемо на два года.

И он получал эти пять тысчонок, вполне ими удовлетворяясь, однако, проговорившись об этих своих дивидендах в группировке, получил насмешливую отповедь: высокодоходный рынок был должен отстегивать ему как минимум — сто пятьдесят кусков ежеквартально!

А слово он уже сказал, не вернешь слово… Купился на подачки, на икорку с осетринкой, на пакеты с овощами-фруктами, на “уважение” копеечное…

Вот уж лох, так лох!

Униженная злоба терзала Крученого, и подогревалась злоба сопутствующими неудачами: оклемалась в больнице Ирина, принялась названивать домой, с тревогой выспрашивая, — как, мол, дети, чем заняты, ходят ли в школу?..

Ну, с Ириной он разберется, не впервой. Спишет в утиль. Способов много: ночное нападение хулиганов на улице, или передозировочка… Придумается! С Аптекарем еще посоветуется…

Аптекарь, кстати, сообщил, что Чума приезжал к нему для осмотра простреленной клешни. Необходимые медицинские процедуры были проведены, а вот куда Чума отправился впоследствии, — загадка. Был с ним водила деревенский, но и водила пропал… А может, водила — стукач? Может, оттого и с хатой пролет случился? Нет, вряд ли… Там бы всех и повязали, с поличным. Тогда почему Чума не выходит на связь?

Ответа не находилось.

Довершением всех незадач стал звонок Аллы, хозяйки подведомственного вертепа.