— Отказал…
— Кто и в чем? — спросил Евгений.
— Купец Агап Фролович Сучков, будь он неладен. Отказал в кредите и намерен предъявить векселя к оплате.
— И много ли вы должны ему?
— Тысяч пятьдесят.
— Сумма солидная, — вздохнул гвардии ротмистр. — Не тот ли это Сучков из Тамбовской губернии?
— Он самый. Он, судя по кратким его рассказам, весьма быстро разбогател по окончании войны с Наполеоном, правдами и неправдами выкупился от своего барина, а ныне пребольшой капиталист, мильонщик. Заимодавец, торговец, имеет влиятельных покровителей в чиновных кругах. Ссужает под залог недвижимости, оценивая имения по весьма низким ставкам, и прибыльно торгует.
— И наше имение ждет та же судьба?
— Полагаю, что да. Его опишут, если Агап потребует взыскать по векселям через суд. Что дело решат в его пользу — в том нет сомнения: у него достаточно денег, и на мзду он не скупится, если видит, что с избытком покроет расходы.
— Печально… Любопытно, как ему удалось столь разбогатеть?
— Это темная история. Рассказывали, что где-то в московских подземельях он нашел клад, который якобы принадлежал не то Емельке Пугачеву, не то Стеньке Разину и еще многие годы пополнялся ценностями, которые добывали московские воры. Именно этот клад нашли в подвале у дядюшки Ивана Юрьевича Крошка и ее тогдашний сожитель. Кроме Клеща, о кладе знали только трое: кабатчик Лукьян Чередников, иеромонах Никодим и Сучков, который перепрятывал сокровища вместе с Клещом. Один господин из Отдельного корпуса жандармов сказал мне, что деньги, весьма возможно, должны были пойти на создание войска, подобного пугачевскому.
— Стало быть, Агап эти деньги присвоил и тем спас Отечество от бунта?
— Ну, мон фис, это я тебе не скажу утвердительно. Во-первых, слух об источнике богатства Сучкова есть лишь слух, а во-вторых, я полагаю, что бунт в нашем Отечестве имеет иные корни и невозможно затеять его по своему произволу.
Заговорили о другом.
— Мною довольны, и полагаю, что через год, не более, буду представлен в подполковники гвардии. Но скучно порой. Хочется дела, а не рутины. За год петербургской жизни я соскучился по Кавказу…
— Ты намерен подавать прошение?
— Нет, разумеется, пока дети слишком малы, да и жаль было бы оставить Полину. Быть может, удастся войти во вкус столичного житья…
— Неужели вас принимают в хороших домах? — удивилась Надежда Юрьевна. — В мое время вам непременно отказали бы.
— Полина записана как урожденная Ржевусская, а слившиеся в ней польская, кавказская и русско-азиатская кровь придали ей необыкновенную внешность. Не знаю, что сплетничают за глаза, но пока еще никто не осмелился сказать мне или ей что-нибудь колкое. Ее нередко принимают за итальянку.
— Это приятно, — кивнула Надежда Юрьевна. — Но… Учти, придет время — твои сыновья подрастут. Кто станет их идеалом? Ведь рано или поздно мать расскажет им о Ржевусском, который сражался за Польшу, о Клеще узнают каким-либо образом… И поманит их за собой ВОЛЯ, вольность, свобода. Им захочется действовать, менять что-то в этой жизни. А это страшно, ибо… В общем, если однажды 14 декабря сольется с пугачевщиной, то Россия… страшно подумать даже, не то что выговорить…