— Мне все равно надо уезжать, — сказала она.
Сначала мне хотелось с ней поговорить. Не спеша. Мне нужно было все сказать как надо.
— Я…
Она обернулась, и я увидел ее во всей красе; она соблазнительно склонилась к дверце душевой кабины.
— Так что ты хотел мне сказать?
— Эмма…
— Да?
— Я… — И правда, а что я хотел сказать?
— Что?
— Ты не хочешь омыть раны тяжелораненого?
— Вообще-то мне больше нравятся неповрежденные места… И я не обязательно хочу именно «омывать» их…
— О, эти женщины… — сказал я, поспешно снимая трусы. — Никакого уважения к личной гигиене!
— Он там, с носорогами, — сказала Марика, стоящая на крыльце. Держалась она сухо и недружелюбно.
Я поблагодарил ее и зашагал к загону, где, по словам Флеа, животных следовало держать первые две недели, чтобы они пришли в себя и приспособились к новым условиям. Потом можно будет выпустить их на волю. Впервые я увидел владения Бранда при дневном свете. Дом фермера стоял в лощине, на театральном фоне ярко-голубого неба и рваных, зазубренных горных пиков Нюэвелда. Декорации подчеркивали простое белое строение и пышно цветущий зеленый сад. Вдоль горной гряды, мимо плотины шла дорога — точнее, колея со следами джипа; на воде под ивами плавали утки. Чуть дальше я заметил акациевую рощу. Над утесами парили два черных орла; они направлялись на север, выслеживали скальных крыс.
Скоро я нашел Дидерика Бранда; он стоял облокотившись на ворота загона рядом с бетонным резервуаром и мельницей.
Он слышал мои шаги, но не обернулся. Я остановился рядом с ним. Он ткнул пальцем:
— Смотрите!
Между акациями мирно пасся носорог.
— Ну и что?
Бранд улыбнулся; под усами проступили ямочки.