— Чисто, давай пулей… Они в гостиной и на улице…
Никита бросился вниз, вписался в поворот, стараясь не вслушиваться в бубнящие голоса, не замечать отблески света. Он уже протискивался в узкую дверь под лестницей, а Ксюша пыхтела, помогала в меру сил, но фактически мешалась — и только хорошее воспитание удерживало от дружеского рыка. Догадалась осветить ему дорогу, и пошло веселее. Посторонние в подвале отсутствовали, уместных упырей наличие подземелья пока не ассоциировалось с порталом между мирами. Гудящий генератор, извилистые тропы, заваленные мусором. План лабиринта отпечатался в голове — они практически не плутали. Шаткая лестница — вот-вот расползутся трухлявые перемычки. К ненависти к вурдалаку в церковной рясе, висящему на плече, уже примешивалось что-то личное. Он же не железный! Никита чуть не сорвался с этой клятой лестницы. Взобрался, уперся головой в закрытую крышку люка, принялся карябать ее, срывая ногти. Взял автомат в левую руку — на случай появления на сцене «случайных» персонажей. Слава удаче, наши в городе!
— Батюшки светы, вы что тут принесли в подоле? — ахнул Коваленко, отставляя крышку и перехватывая у Никиты ценный груз. — В натуре батюшка, вы, ей-богу, охренели, целого кардинала Ришелье добыли. А тут такой кипиш, я уж подумал грешным делом, что вас там тоже зацепило.
Отца Лаврентия бросили под фундамент, помогли выбраться девушке, отдышались. Коваленко бросился закрывать крышку, замаскировал ее поддоном. В округе было тихо, крики доносились с обратной стороны дома. Застыли, выставив стволы, чертова акустика. Мимо черной норы между баней и пансионатом, бряцая оружием, пробежали двое, и снова установилась тишина. Никита рискнул включить фонарик. Из проема, за которым находился дровяной и угольный склад, торчали ноги вырубленных охранников. Никита удивился, пересчитал конечности.
— Ничего не понимаю, Петро… Вроде четыре ноги было.
— А сейчас сколько? — встрепенулся Коваленко.
— Так восемь… — удивленно проговорил Никита.
— Делением размножаются? — предположила Ксюша.
— Ах, если бы, — вздохнул майор. — А что оставалось делать? Они хватились тех двоих, давай носиться вокруг дома — словно это не дом, а елка новогодняя, у меня аж голова закружилась. Двое в эту дыру решили забраться…
— Понятно, — усмехнулся Никита. — Надеюсь, ты хорошо над ними поработал, и в строй они до утра не вернутся? — он смутился. — Прости, что задаю риторические вопросы. Итак, товарищи, осталось на текущий момент решить одну-единственную задачу — выбраться из норы и пробежать тридцать метров до сарая. И чтобы ни одна живая душа не заметила.
Хмельные от возбуждения, полные адреналина, они одновременно выпрыгнули на пустырь и понеслись так, что ветер в ушах засвистел. И только влетели за сарай, только Никита сбросил с плеча опостылевшее туловище и сам свалился, как из-за пансионата вывернули трое. А им навстречу, от конюшен и «медсанбата», выбежали еще четверо…
Очередная серия разоблачающего фильма была отснята метрах в сорока от опушки, на северной стороне урочища. Предутренняя хмарь расползалась повсюду, накрапывал дождик. Температура опустилась до шести градусов по Цельсию. Порывы ветра будоражили кроны. Но под сенью деревьев ни дождь, ни ветер практически не ощущались, а возбужденные организмы пока не чувствовали холода. Удар был просчитан с математической точностью — челюсть батюшки не раскрошилась, а лишь слегка вывихнулась, благодаря чему теперь все звуки, издаваемые отцом Лаврентием, носили неповторимый самобытный характер. Он начал приходить в себя и тут почувствовал, как что-то потянуло за ноги, нос пробороздил кочку, и батюшка испытал божественное чувство отрыва от земли. Он забился в панике, начал извиваться, бить кулаками по воображаемой боксерской груше. Но все предусмотрительно отошли, а высшая сила продолжала издеваться над отцом Лаврентием. Оторвалась голова, он вцепился пальцами в дерн, мычал. Оторвались руки, батюшка не мог уже достать до земли, как ни надрывал жилы. Он путался в собственной бороде, та норовила забраться в рот, затыкала ноздри.
— Достаточно, коллега, — сказал Никита, и Коваленко принялся обматывать скрученную жгутом простыню вокруг ствола.
Не запечатлеть такое зрелище было невозможно — Ксюша включила камеру. Связанные и туго перекрученные простыни перебросили через толстую ветку осины. Один конец был в руках у Коваленко, на другом висел привязанный за голени батюшка в исподнем. Конструкция вызывала сомнения, но в принципе держалась. Буйные руки оставили на свободе. Поначалу он ими махал, силился дотянуться до земли, но когда кровь прилила к голове, активность пошла на спад, конечности повисли и теперь лишь слегка вибрировали.
— Я вас убью, мерзавцы… — шамкал, испытывая челюстные муки, отец Лаврентий. — Вы пожалеете, что родились на белый свет, изуверы. Господь свидетель, я вас убью!
— На вашем месте, отец Лаврентий, я был бы скромнее в планах на будущее, — вкрадчиво сказал Никита. — Вы еще не вникли, что тут происходит?
— А давайте дружно помочимся на него? — предложил Коваленко. — Пошловато, конечно, но… почему бы нет?
— И я? — удивилась Ксюша.
— А ты отвернешься.
— Еще чего, — фыркнула она. — Не буду я отворачиваться.