— Вот мент, он и в Африке мент, — проворчал Никита. — Коллега, учитесь быть тоньше в обращении с людьми. Мы же не фашисты какие-нибудь. Хотя, впрочем… — Никита задумался. Но не решился. — Нет, мы не фашисты.
— Господи Всесильный, да как-то вам не совестно-то? — прошамкал священник, тужась, как при запоре, и на всякий случай меняя тональность. — Кто вы такие, дети мои?
— В ответ на вашу жалобу сообщаем, отец Лаврентий. — Никита присел на корточки рядом с перевернутым священником. — Вы влипли, как в свежий бетон. Угадайте с трех букв, кто мы такие и что появится со дня на день в Интернете. И не спасет вас ваша свита — она далеко и занята другими делами. Вам неудобно, святой отец? Вы плохо выглядите, посинели, как Аватар. Терпите, гражданин Истопченко, терпите, это вам не пожертвования разворовывать.
— И почему мы не фашисты? — посетовал Коваленко, доставая из заплечного мешка консервную банку. Заработал перочинный нож, отлетела крышка. — Сгущенное молоко, — объяснил он в ответ на немой вопрос. — У нас с собою было.
— На сладкое потянуло? — удивился Никита.
— Не меня. Вот черт, — растерянно протянул майор. — Оно же жидкое! Оно реально жидкое, коллеги! Как обыкновенное молоко!
— Не может быть, — изумилась Ксюша и сунула нос в банку. — Действительно, какая прелесть. А на вкус?
— На вкус нормально, — почмокав, оценил Коваленко сомнительный продукт. — Но все равно, коллеги, ведь на банке русскими буквами написано: «Сгущенное молоко». Прочитайте, если не верите. Если это сгущенное, то каким оно было при жизни?
— Не переживай, — успокоил его Никита. — Вот закончим с коррупцией в стране, возьмемся за производителей продуктов питания, которые действительно распоясались. Подожди, — опомнился он, — а зачем тебе сгущенка?
— Хотел использовать по назначению — обмазать морду лица. — Коваленко присел на корточки и выплеснул содержимое банки на физиономию батюшки. Тот завыл, белая субстанция потекла по бороде, забилась в ноздри, залепила глаза — какая-то клейкая «сущность» в ней имелась.
— Ну, хорошо, пусть будет так, — согласился Никита. — Лучше бы, конечно, летом — муравьи, мошка, мухи собрались бы на угощение. Но ничего, сойдет для начала, знаю по себе, что какие-то насекомые в этом лесу еще сохранились.
Отец Лаврентий давился бракованной сгущенкой, а Коваленко, входящий в раж (он, видимо, вспомнил сложное дворовое детство), ножом кромсал ему бороду, в шахматном порядке выстригал пряди с макушки, а остальные озадаченно наблюдали, что это такое случилось с человеком?
— Этот урод по трассе несся в прошлом месяце, — объяснил, не отрываясь от работы, Коваленко. — Сбил троих, да так точно, что все трое в коме. Один из пострадавших — одноклассник моей дочери, хороший пацан, я знаю его родителей. Даже дела уголовного не завели мои коллеги…
«Мстители» хмуро помалкивали. Пьяный священник за рулем в современной России — это уже добрая национальная традиция.
— Виски прямые или косые? — спросил майор.
— Ты у кого спрашиваешь? — встрепенулась Ксюша. — Есть клиент, у него и спрашивай.
— Э, ладно, ничего не получается, какой-то стригущий лишай… Никакой из меня мастер. — Коваленко привстал, критически обозрел получившееся произведение искусства. Батюшка стонал, уже не в силах ругаться и умолять. Весь в сгущенке, порезах, клочках собственной растительности — какая-то пародия на перевернутого человека.
— Идея помочиться была гуманнее, — шепнула Ксюша на ухо Никите. — И что дальше, Петро? Совесть пришьем?
— Об исправлении речь не идет, — фыркнул Коваленко. — На фиг надо? Лечить геморрой — уже само по себе геморрой. А вот на предмет оскопить…
— Ну, не знаю, — с сомнением заметила Ксюша. — В человеке все должно быть.