А потом проскочили лихие девяностые, и мир как-то неуловимо изменился. Уголовный мир изменился тоже вместе с миром окружающим. Бывшие рэкетиры, которые в начале девяностых наводнили колонии, стали выходить на волю. Припрятанные бабки и верные дружки помогали встать на ноги. Кто пошел в депутаты, кто в чиновники, но почти все без исключения кинулись в бизнес. И бизнес у них сразу начинал идти в гору, потому что вливались в его организацию припрятанные миллионы, включались старые связи дружков и подельников.
И в конце девяностых Яшка наконец созрел для того, чтобы обосновать свое новое предложение, которое он сделал авторитетной сходке. Деньги, которые хранились под его неусыпным надзором, воровской общак не должен лежать просто так и ждать, когда из него выделят энную сумму, для передачи тому или иному человеку, чтобы кому-то скостить срок или вообще подвести под УДО (условно-досрочное освобождение). Кому-то что-то передать на этапе, кому-то нанять адвоката, помочь чьей-то матери. Мало ли, какая необходимость возникнет.
– Деньги надо пустить в оборот! – уверенно заявил Африка на сходе. – Времена меняются, и мы должны меняться. Кому будет плохо, если, пустив бабки в оборот, я буду добавлять каждый месяц к общей сумме по пять-десять процентов. Кто даст зарок, что ему завтра не понадобится помощь с общака? А там всего-то… А тут каждый месяц прирост! И это помимо того, что вносит братва! Решайте, я свое слово сказал.
И началось толковище! Чего только Яшка тогда не наслушался. Но он снисходительно молчал и слушал. Его пытались обвинить в том, что он на карман пытается сработать, что зарплату себе выкраивает с доходов. И все такое прочее. Но Яшка видел и другие глаза, алчные, горящие лихорадочным огнем. Это те, кто тайком вкладывал деньги в бизнес. Пусть не в свой, пусть в бизнес дружков-приятелей, жен, которых им по закону когда-то иметь было нельзя. Многое изменилось в стране и в уголовном мире. Яшка вовремя заметил эти изменения и вовремя ими воспользовался. Сход проголосовал разрешить Африке приумножать общак с помощью коммерческих сделок.
Яшка Африка не особенно лез в легальный бизнес, как того боялись некоторые авторитеты. Легальный бизнес тем и был для них плох, что контролировался государством. А с ментами шутки плохи. Наехали, изъяли, арестовали в доход государства, и ищи потом свои денежки. Яшка пошел более хитрым путем: он стал ссуживать деньги бизнесменам из бывших своих, из новых, которые не сидели, он пускал их в оборот в различные проекты, связанные со строительством, с приобретением партий товаров под реализацию и другие относительно надежные операции. И парней он себе завел опытных, которые гарантированно возвращали долги, даже если с партнера взять было нечего.
Леня Малахит тоже был на том знаменитом «коммерческом сходе», когда Африке развязали руки. И поостерегся принять чью-либо сторону. Были у Малахита свои резоны на этот счет. Он предполагал сделать несколько коммерческих предложений Африке по своим каналам. Если дело выгорит, то хорошо. Если не выгорит и провалится затея, то Малахит и не голосовал за нее. Он даже находил время, чтобы при свидетелях урезонивать Африку, давить на понятия.
– Не по закону это, – ворчливо говорил Леня Малахит, убедившись, что их разговор слышат двое-трое авторитетных воров. – Раньше как было? Вор не должен иметь ничего: ни дома, ни семьи, ни имущества. Только волю! А теперь что? Ты вон выторговал себе бизнес. Другие дома и квартиры стали покупать. Кто-то с бабами сошелся, да на них фирмы стал открывать и оформлять. Неправильно все это.
– А я, Малахит, бизнесом не занимаюсь и ни в каких организациях не состою, – возражал Африка. – Можешь проверить!
– Ты не кипятись, Африка, не кипятись. Но это же все равно купечество! Ты деньгами деньги зарабатываешь. А вор как должен?
– Я в долг даю, в рост! И на благое дело их приумножаю! Если тебе понадобятся, ты же не будешь спрашивать, откуда я их достал. Может, тебе лимон понадобится, а в «общаке» только пятьсот «кусков». Да ты мне еще спасибо скажешь!
– Может, и скажу, – согласился Малахит. – А может, и ты мне скажешь. Я ведь чего хочу тебе сказать. Чтобы ты поменьше якшался с коммерсантами, а то братва косо смотреть стала. Да и всякие у них есть, чужие нам они. Если что случится, ты ведь во век не отмоешься.
А потом произошло то, что и должно было произойти! Или Яшка увлекся, или нашелся кто-то похитрее и повнимательнее него. А может, его просто подловили на одной из операций, заранее тщательно подготовившись. В один прекрасный момент большая часть общака вдруг не вернулась в руки Африки. Один из его гладиаторов вдруг пропал, обезображенный труп второго был найден в сгоревшем автомобиле. И сумка, в которой перевозились наличные доллары, тоже оказалась среди обгорелых останков. Африка до конца не терял самообладания и умудрился договориться с проводившими экспертизу. Сомнений не было, среди пепла сгоревших в бензиновых парах денег был и пепел долларовых банкнот. И они должны были вернуться к нему после очередной операции. И везли деньги его же люди! И предъявить он никому ничего не мог, даже если бы имел буйную и извращенную фантазию.
«Сходняк» угрюмо молчал. Их было двенадцать авторитетных человек, кто решал в этом городе вопросы. Сейчас они сидели в пустом, закрытом на ночь кафе и смотрели в пол. Никто не хотел первым бросить обвинение, потому что каждый недавно голосовал за прирост денег в общий котел, а значит, и за риск. Малахит тогда тоже там сидел. Он старательно кашлял и вытирал мокрые глаза. Совсем его в тот день одолела «простуда».
Наконец авторитеты начали говорить. Да, беспредельщика, кто покусился на «общак», надо найти и наказать. Никто не сомневался, что сгорели не все доллары, а только та часть, которая должна была сыграть свою показательную роль во время экспертизы. Да, Яшка Африка впрямую невиновен в случившемся, да, Яшка сам жертва. Но с другой стороны, он должен был предвидеть, должен был все время иметь в виду такой исход и такую угрозу. Не уберег, не досмотрел, вот в чем его главная вина, а ведь он обязан был смотреть, потому что он смотрящий.
Яшка хорошо, слишком хорошо помнил, как по его спине стекала противная струйка пота. Его лицо было холодным и непроницаемым. Тогда он умел им владеть. Но мокрая спина выдавала страх. Он боялся, потому что приговор мог быть очень суров и приведен в исполнение прямо здесь и сейчас, в кафе. Но авторитеты решили по-другому, и первым высказался за такое решение Леня Малахит, известный своей приверженностью старым воровским понятиям. И высказался он после того, как убедился, что мнение большинства в головах уже созрело. И в соответствии с этим мнением он и стал высказываться, не рискуя ничем:
– Карать Африку мы не можем, потому что вина его в краже не доказана, – заговорил Малахит, периодически откашливаясь. – Но ответ держать Африка обязан перед нами, потому что он в ответе за все, что творится в этом городе. А сотворили страшное, обидное. Ему, я так думаю, и исправлять положение. Время мы должны Африке дать, а он его должен употребить на то, чтобы найти украденные деньги. А если не деньги, то тех, кто на них покусился. Его это забота.
– А если не найдет, – загомонили другие голоса…
Когда начинается болтовня с употреблением слова «если», то конкретика решения исчезает напрочь. Это хорошо знали и Малахит, и Африка. Ничего определенного за этим «если» не было. Найдет паскуд этих и деньги – честь ему и хвала от общества. Найдет только людей, но без денег… что ж. И то хорошо, но упадет сильно в глазах авторитетных корешей.
Случилось плохое, но не самое страшное. Яшка ни денег, ни виновников не нашел. Не удалось! И сход вынес ему воровское порицание, хотя могли вынести и смертный приговор. Яшку раскороновали. И не мог он по всем законам носить теперь прошлое имя. Никто об этом не заикнулся тогда, но звучать оно перестало. Вместо этого стало появляться язвительное «Глобус» по форме черепа и «изображению» на нем материка. Правда, редко стало появляться, потому что Яшка куда-то исчез. Его видели редко и многие считали, что он «завязал», сломался и ушел на покой. Иными словами, никто не знал, чем занимается Яшка Глобус, и не старался узнать. Те, кто поддерживает отношения с раскоронованным, рискует сам впасть в немилость общества.
Антон наблюдал за собой с большим интересом. Он никогда не думал, что анализ собственных поступков, ощущений – такое увлекательное занятие. Дневник бы начать вести, подумывал он, анализировать письменно, но… Как говорят психологи, работающие с подростками: от дневника до первых стихов два шага. А стихов Антон не писал никогда. И не собирался. Не тот характер, не тот тип мышления, не та душевная организация. А вот Даша, кажется, от него ждала чего-то в этом роде. Особенно после того, как Антон преподнес ей букетик осенних цветов.