Отпуск с ворами

22
18
20
22
24
26
28
30

Эта личность не просто «себе на уме». Антон готов был бы поспорить, что у женщины темное прошлое, возможно, она сидела в колонии.

Вот и нужный дом, вот… Антон еле отскочил, потому что во двор въезжала «Газель» со строительными материалами. Двое мужиков обложили Антона матом, что не глядит по сторонам и что так он может попасть под машину. Пока Антон обходил грузовичок, женщина уже подошла ко второму подъезду и, прикоснувшись магнитным ключом к гнезду на замке, мгновенно скрылась за дверью с домофоном. Все, номера квартиры у Антона нет.

Он стал топтаться на месте и осматриваться по сторонам. Надо было что-то придумывать. Лучше всего, если прямо сейчас кто-то выйдет из подъезда. Тогда бы Антон успел догнать свой «объект» и увидеть, в какую квартиру женщина вошла. Все, не успевает. Да и не идет никто. Тихий двор равнодушно взирал на Антона сотнями освещенных и темных окон дома, сонными фарами притихших вдоль забора машин. Единственное, что можно было успеть сделать, – отбежать в сторону и попытаться увидеть через окна подъезда, на каком все же этаже женщина остановилась. Наверное, время было упущено и для этого. Антон постоял некоторое время, глядя на окна. Возможно, женщина поднялась не выше третьего этажа. Но и это не факт.

Что ж, и это результат. По крайней мере, теперь Антон знал, в каком доме и в каком подъезде живет эта женщина. Более того, он убедился, что это именно та, что подавала ему воду, что была в том бандитском доме в пригороде. Хорошая ниточка, и упускать ее никак нельзя. Слишком зловещая связь наблюдалась между безобидным Кирюшей и этими бандитами. А теперь на совести Антона была еще и Ирина. Не совсем, конечно, на его совести, потому что в своей судьбе она виновата сама, но все же он приложил руку к тому, что она попала теперь в беду. По крайней мере, Антон так считал.

Вечер – время спокойное, и можно было бы снять свой камуфляж. От расширителей в ноздрях и подкладки под верхней губой Антон уже устал. Да и под накладными усами чесалась губа. Однако для его целей лучше оставаться неузнанным. Мало ли!

Продолжая слоняться по двору, Антон все равно держался таких мест, где уличные фонари и свет окон плохо его освещали. Он перебирал в уме вариант за вариантом, как узнать, в какой квартире живет незнакомка. Например, дождаться жильца дома, который будет входить в подъезд, и спросить его про эту женщину, предварительно описав ее внешность. Повод? Ну, хотя бы такой: Антон увидел, как женщина обронила кошелек, попытался догнать ее, чтобы вернуть, а она успела войти в подъезд. Теоретически неплохо. Можно даже сходить в магазин и купить для этого дамский кошелек.

Но убедительно это будет только для жильца дома. А вдруг он так проникнется ситуацией, с таким энтузиазмом воспримет душевный порыв Антона, что возьмет и проводит его до двери незнакомки. Даже позвонит ей в дверь, станет участвовать в процедуре передачи кошелька. Ничего бы страшного, но Антону не хотелось, чтобы женщина, которую он выслеживает, запомнила его в лицо. Более того, она может его даже узнать. Может! Несмотря на его ухищрения изменить внешность. И тогда вся его операция будет провалена. Один звонок главарю, и в том доме не останется и следов пребывания Антона…

Так, а почему бы не попытаться найти дом, в котором он находился привязанным к столу? Да, тогда была поздняя ночь или даже вернее раннее утро. Да, боль в ноге была настолько сильной, что он с трудом справлялся с машиной, с тем, чтобы не потерять сознание. Но может, все-таки подсознание подскажет. Если глаза видели, куда и как он ехал на машине, то могут и подсказать, послать вовремя сигнал. Теоретически Антон и сейчас предполагал, где этот дом находится. Но это только теоретически.

Антон расстроился от того, что так и не придумал способа прямо сейчас выяснить номер квартиры нужной ему женщины. Номер запросто мог помочь установить ее личность. Если, конечно, она там прописана. Эх, придется опять краснеть перед Быковым и просить навести справки на всех жильцов подъезда, а потом по датам рождения вычленять нужную. Точнее, подходящих.

Любой человек, когда у него на душе не очень весело, становится раздражительным. И когда Антон увидел, что трое парней окружили девушку с явно нехорошими намерениями, этого его разозлило больше, нежели бы в другой ситуации. Он тут голову ломает, Дашу выручает, а в городе каждый вечер творится вот такое, десятки и сотни девушек страдают! Что они от нее хотят? Грабят, пытаются затащить в кусты и изнасиловать? Может, угрожают, желая добиться чего-то: возврата денежного долга, подписания нужных документов?

Это будет неплохой компенсацией ему и уроком этим мерзавцам. Очень они ведут себя по-хозяйски, как в мире, который принадлежит только им. Это бесило Антона большего всего.

Он шел молча, стараясь не привлекать внимания ни хулиганов, ни их жертвы. Хулиганы могут просто сбежать при его приближении, или девушка может начать звать на помощь, и они причинят ей вред, пытаясь заставить замолчать. Ни того, ни другого Антон не хотел. Он рассчитывал подойти достаточно близко, чтобы эти придурки на него кинулись сами, спровоцировать их на нападение, тогда у него руки будут развязаны.

– Помог… – раздалось в тишине двора, но голос тут же затих.

Двое пытались оттащить девушку в темное место двора, а третий обернулся навстречу подходившему Антону. Сделать вид, что ничего не происходит, уже не удастся. Слишком все очевидно. Ну, давай, придумывай легенду!

– Иди, куда шел! Топай! – процедил сквозь зубы парень, поигрывая бицепсами, которые рельефно выделялись под материей куртки.

– Девчонку оставили и свалили отсюда! – решительным голосом приказал Антон, стремительно сокращая расстояние до плечистого парня.

– Тебе что, непонятно? – рыкнул тот и повернулся чуть боком, явно для удара ногой. – Свои у нас дела, она мне с другом изменила. Вали давай!

– А это я у нее спрошу, – упрямо мотнул головой Антон, снимая очки.

– Ты чего? – выкатил глаза и выставил нижнюю челюсть хулиган, стараясь казаться очень страшным и агрессивным. – Бессмертный, что ли?

Идиотская фраза, которую, раз услышав, все повторяют для самоутверждения. Особенно те, кто страдает слабоумием и не в состоянии придумать сам что-нибудь смешное.