Много лет назад сосед Шура был одним из крупнейших коллекционеров битловских пластинок на Москве. После школы бросал дома портфель и шел к магазину «Мелодия» на Ленинский проспект, меняться дисками. Он их называл «пласты». Приятный звук у виниловой пластинки, глубокий, волнующий, особенно если привозные колонки подключить через ламповый усилитель. Сейчас только самые дорогие усилители остались ламповыми, а тогда такими были почти все. Нельзя сказать, что этот звук настолько уж лучше. Он был просто другим. Потом школа кончилась, и родители запихнули Шуру в танковое училище в Киеве. Стал он военным. И дослужился до военного советника при каком-то диктаторе в банановой республике.
Новые времена отправили его в отставку. Но сплоченная офицерская банда с африканским прошлым оказалась на высоте: тряхнули стариной, пустили шапку по кругу и послали гонца по тропе славного боевого прошлого. Он и пригнал первый контейнер с бананами в Москву.
Слово русского офицера на экваторе весит много. Деньги за товар они возвращали потом. А в столице их бывший полковой врач хранил скоропортящийся продукт в одном из городских моргов. Рук, ног поотрезал за свою жизнь — не счесть. Очень авторитетный был доктор, администрация не могла не пойти ему на встречу.
Детишки на Москве стали кушать дешевые бананы, а Шура пошел в гору. И первым делом заложил на своем дачном участке терем.
Мужик собирался жить с душой: гараж на две машины, сауна, мастерская, погреб. Котлован вырыл — слона хоронить. И эта яма нарушила гидрологию почвы. Грунтовые воды под всеми соседями изменили уровень. Терраса, на которой Леха спал, поднялась на пять сантиметров. Окна заклинило, дверь перестала закрываться. Проклиная всех вояк на свете, Леха собирался устроить разборку.
Но, подняв фундамент, сосед скрылся. Промашка вышла в бизнесе. Хотели перейти на серьезную базу, арендовать холодильник. Но получилось недопонимание: хозяин холодильника задним числом попросился в долю. А груз уже в пути, ему прохлада нужна, а про бананы из морга на Москве слух пошел, да и покойникам тоже нужно место. Цейтнот. Погорячился Шура. Сильно погорячился. Оттого из Африки носа не высовывает.
А друзья приехали, фундамент толем закрыли. Вышел Леха с утра на Новый год на крыльцо и обомлел: ну и ДОТ сосед отгрохал. По пояс из снега торчит плоская крыша, узкие высокие бойницы, на полметра в бетон утоплена стальная дверь и дымок из тонкой трубы поднимается. ДОТ и есть ДОТ.
Солнце к вечеру скрылось за соснами. Тень от дома росла и росла. На верхней ступеньке крыльца сидел Леха и смотрел на редкие и пушистые облака.
Двумя ступеньками ниже, привалясь спиной к точеным столбикам перил, сидел и курил Макс. Максим был моложе Лехи на три года, тощ и белобрыс, в своей семье считался подающим надежды лингвистом, но ничем путным пока не занимался, потому что до женщин был очень злой. Он жил по соседству от Лехи, на этой же линии, через два дома.
Спроси Леху, о чем он думал сейчас — Леха бы сказал, что решает, нанять ему хохлов переложить фундаментные столбики под верандой, или хрен с ним, вдруг они осенью сами встанут на место. Леха бы умолчал, что он размышляет, не пойти ли ему через железную дорогу на ту сторону поселка, не дачную, где, по слухам, у Катерины сегодня «весь свинарник» собирается «как жахнуть». На самом деле Леха бы соврал. Он ни о чем таком не думал. Он не думал ни о чем вообще. Он смотрел, как в последних на сегодня лучах в светло-голубом небе купается алмазное зернышко самолета, он чувствовал, как воздух пахнет сырой землей и готовыми лопнуть почками, и пребывал в сладком забытьи, что иногда дарит нам текущая вода, живой огонь, небо и Бог.
— Лех. — Макс стряхнул пепел на крыжовник. — Мне Голос с неба был.
— Да? — Леха почесал коленку через выцветшие джинсы.
— Помнишь, месяц назад у тебя на веранде ночью сидели? — Макс затянулся, потом кивнул головой назад, где в открытой двери сквозняк полоскал занавеску. — Выхожу я с утра, а мне с неба: «Здравствуй, Максим. Как поживаешь?» Я говорю, нормально поживаю. И спать пошел.
Леха вспомнил, как это было: неподвижный ледяной воздух бодрит после табачного дыма. На веранде запотели стекла. Иней на земле. А солнце еще за горизонтом, но уже играют его лучи в сосновых верхушках. После той ночной пьянки народ отчего-то разбредался поодиночке.
Леха снова почесал коленку:
— Тетя Люка потом мне говорит: «Что это Максим такой суровый? С утра встаю, окно открываю, смотрю, он от тебя уходит. Я ему — здравствуй, Максим. А он чего-то под нос буркнул, даже не оглянулся, не поздоровался».
— Да? Тетя Злюка, говоришь?
— Ага. Я вот думаю, не выпить ли нам сегодня?
— В легкую?
— Конечно. У тебя «Ява» на ходу?
ebooksa