— Ребята, ребята! За что? — заблажил Кульков. — В чем моя вина? Ну что мне сделать?
— Яму копать, — опять грубо отозвался Никита и словно нехотя добавил: — Не хрен было братана нашего кончать.
— Кого? Чьего братана? Ничего не понимаю. Объясните. Это какое‑то недоразумение.
— Ах, не понимаешь? — «рассвирепел» Серегин. — Миху кто битами до смерти забуцал? Не ты, скажешь? И это ты называешь недоразумением? Может, тебе подельника твоего по мокрухе назвать? Сейчас тебя зароем и за ним поедем.
— Мы… я… Нам хозяин сказал, что он всем, гад, жизнь портит, что за ним никто не стоит…
— Он на нашего шефа всю жизнь мантулил…
— В–а-а–а-а–а. — Кульков бросил лопату и пребольно хлестанув себя наручниками по лицу, схватился за голову. — Я же не знал! Братаны, только не убивайте! Оставьте жизнь. Все сделаю! Не знал… В натуре, отвечаю… Шеф заказал… Он сказал…
— Это тебе Боровский Геннадий Владимирович приказал под грабеж обставиться? — вкрадчиво поинтересовался Карпов. Наступал кульминационный момент этого театрализованного представления.
— Да. Он сказал, чтоб замочили журналиста жестко, что гнида эта заслужила страшную смерть. Но так, чтоб не смогли заказуху пришить. Мы и взяли документы, бумажник… Разбросали продукты…
— Козлы. — Серегин ударил сидящего на коленях Кулькова ногой под ребра. — Догадываешься хоть, кто тебя сдал?
Иван от удара перевернулся на спину:
— Колька…
— Который второй битой махал?
— Да. Он.
— Фамилия?
— Слепцов.
— Возраст? — с другой стороны насел Никита.
— Двадцать шесть лет.
— Адрес?
— Челюскинцев двадцать семь, квартира тринадцать.