— Слушаю, но без особого удовольствия. Постарайтесь изложить свою мысль кратко и четко.
Полковник, несмотря на агрессивный настрой, на мгновение замялся и не нашелся, что ответить. Затянувшуюся паузу прервал тот же голос:
— По нерешительному сопению, Колюня, я понимаю, что это ты, — голос тестя стал мягче, — Говори. Не тушуйся.
— Да, это я, Викентий Петрович, — Кольцов мог сосчитать по пальцам случаи, когда он называл своего родственника по имени-отчеству. Все его обращения к нему были, как бы безадресными. Все равно, что не смотреть собеседнику в глаза. Можно расценивать это, как угодно. Вплоть до почтительной боязни.
— Что хотел, мил человек, зятек дорогой? Случилось чего иль, просто, соскучился?
Полковник почувствовал в голосе Кеши издевку, и это его, внутренне, взбесило. Но он постарался не выдать своего состояния голосом. Ровно, почти без запинки, несмотря на тяжелый от бренди язык, проговорил:
— Есть разговор. Надо бы встретиться.
— Так приезжай. Уж кого-кого, а тебя всегда рад видеть, — в этот раз, в голосе Викентия Петровича Бурова, ледяной струей просквозил сарказм, что, с раздражением уловил Кольцов, но, снова, не отреагировал.
— Нет, Викентий Петрович. Нога разболелась. Еле двигаюсь. А дело срочное. Лучше, уж Вы ко мне. Я пришлю машину.
— Хорошо, — почему-то без долгих раздумий, как обычно, согласился тесть, — Скоро буду. Только не суетись насчет машины. Ты мои принципы знаешь. Я — своим ходом, — и, как бы невзначай спросил: — А жена-то где?
— За городом. На даче. Свежим воздухом дышит.
— И то — ладно. Жди.
В трубке запикали короткие гудки. Кольцов задумчиво посмотрел на телефон и отключил его. Прошел к себе в кабинет и резко открыл верхний ящик рабочего стола. Громыхнув по фанерному дну, из его глубины скользнул матово черный именной парабеллум. «Хочешь мира — готовься к войне», — полковник усмехнулся про себя и передернул затвор пистолета. С характерным металлическим щелчком, маленький носитель смерти вошел в патронник. Кольцов поставил оружие на предохранитель и аккуратно положил его обратно в ящик. Уселся в мягкое вращающееся кожаное кресло и стал терпеливо ждать…
…Викентий Петрович, аккуратно положил трубку на рычаги своего ретро аппарата начала ХХ века. «Так-так, Колюня. Видно пришла пора расставить точки над i. Интересно, каким способом ты решил меня убрать? Учитывая твою ограниченную фантазию, готов поручиться, что будешь тупо стрелять. Глупый. Глупый зятек. Ты и представить не можешь, насколько ты просчитался. Да и куда тебе просчитывать, с твоим-то скудным умишком. Зато паскудства в тебе — на десятерых хватит. Дочку, правда, жаль. Хотя, с другой стороны — достаточно молодая, перспективная вдова… Погорюет месячишко, свыкнется. А я для нее, более выгодную партию подберу. Чай, не уродка выросла…». Размышляя таким образом, Викентий Петрович оделся, запер квартиру и, уже известным путем, по крышам, выбрался на улицу. Немого попетляв, поездив по городу на общественном транспорте и убедившись в отсутствии «хвоста», он подошел к парадным дверям дома, где жил Кольцов. В широком холле подъезда, вместо обычной старушки-консьержки, за стеклянной ширмой сидел здоровенный детина в ладно покроенном темном костюме, правая сторона которого была слегка оттопырена. Он хорошо знал Бурова, поэтому, поздоровавшись, сразу спросил:
— Вы к Николаю Трофимовичу?
Кеша кивнул.
Охранник сделал пометку в своем журнале и почтительно указал Бурову на лифт:
— Прошу Вас.
— Благодарю, я пешком. Привычка, знаете ли, — Викентий Петрович направился к лестнице.
Поднявшись на нужный этаж, не испытывая ни одышки, ни учащенного сердцебиения, он позвонил в квартиру Кольцова. За широкой, бронированной дверью, некоторое время было тихо. Кеша, даже, подумал: не уснул ли, в ожидании, родственничек? Нет. Вскоре защелкали замки, и массивная створка, мягко, без шума отворилась. Полубезумные, налитые кровью глаза полковника, с отложенным в мешках под ними алкогольным осадком, уставились на старика.