— Да, тут вы правы, — я не был уверен, что все сложится столь радужно, но очень желал верить в то, что теперь их в жизни ждет только хорошее. — И дай Бог!
— Все в руках Всевышнего! — Ахмед молитвенно сложил руки.
«Все в руках Божьих и чудны дела его», — я смотрел на этих измотанных, но не сломленных людей и невольно представлял, через какие круги ада им пришлось пройти. В жерновах войны они потеряли все, но продолжали надеяться. — «Все в руках Всевышнего… Неужели и правда все в его руках? И все, что свершается с нами, ведет к исполнению его воли? Воли или надежд? Что, если он только подталкивает нас к действию в надежде, что мы выберем правильный путь, а выбрав правильный — праведный путь, наши ручейки сольются в единую полноводную реку добра и счастья. Вот только когда это случится?»
Костер догорал, звезды становились ярче, несмотря на ноющую боль в сердце, клонило в сон.
Утро разбудило меня звуками молитвы. Измученные летчики спали, напоенный свежестью воздух приятно ласкал легкие. Я, приподнявшись, сел, откинул в сторону спальник, огляделся — в отдалении, стоя на коленях и отбивая поклоны, негромко возносил молитву Исмаил-Хан. Странно. Кому может молиться торговец опиумом, приносящий людям белую смерть, и он же — простой парень, готовый ради доброго дела жертвовать своей жизнью? Как сочетать не сочетаемое? Каким судом судить его? Я ненавидел торговцев наркотиками, и будь моя воля… Но как поступить с ним? Я ждал окончания молитвы…
Наша беседа была долгой…
— Исмаил, — сказал я, когда солнце поднялось уже высоко, и мы успели умыться и попить чая. — Ты хороший человек, но разве ты не понимаешь, что несешь в мир зло?
— Что есть зло? — Хан пожал плечами. — Что мы можем знать о природе добра и зла?
— Но опиум, который везут твои курьеры, убивает тысячи людей. Разве это не зло?
— Зло, — Исмаил не собирался спорить. Он соглашался там, где хотел согласиться, и высказывал свои мысли там, где собирался настоять на своем. — Но люди, умирающие от наркотика, сами выбрали свою дорогу. Они добровольно приняли сторону зла.
— Исмаил, ты же знаешь, как подсаживают на наркотики.
— Знаю. И все равно, человек виноват в этом сам, не ходи там, где они есть, не будь там, где они могут появиться. Не общайся с теми, кто ненадежен. Опиум — зло, героин — зло, но еще большее зло — бомба, падающая на мирный кишлак. — При этих словах Исмаил покосился на стоявший за спиной вертолет. — Опиумом травятся сами. Тем, кто это делает, дана возможность выбирать, а кто дал выбор находившейся в своем доме семье дехканина, разорванной упавшим снарядом? Кто дал возможность выбирать женщине-кормилице, чью полную молока грудь пробила автоматная очередь? Ребенку, в колыбельку которого брошена ручная граната? Где выбор? И что наше зло в сравнении с этим?
— Исмаил, все, что ты говоришь — правильно, и мне трудно возразить тебе, но разве зло, творимое другими, делает приносимое тобой зло меньше? Представь, сколько людей рыдает по твоей вине? Сколько могил вырыто поставляемым тобой порошком? Твой бизнес преступен не меньше, чем злодеяния, записанные вон на этой флэш-памяти, — я постучал себя по нагрудному карману, обозначая место, где она сейчас находилась.
— Зло, творимое шайтаном, не оправдает тобой творимого зла, — процитировав какое-то изречение, Исмаил-Хан понурил голову. — Моя печаль в том, что даже если бы захотел, я бы не смог бросить своего дела. Мне надо жить, семье надо жить, племени надо жить. Всем надо жить. А где взять деньги, чтобы одеться, где взять хлеб, чтобы всех накормить?
— Но у вас достаточно земли, можно растить пшеницу, виноград, выращивать скот.
— Зачем растить пшеницу, если ее все равно вытопчут танками, сожгут огнеметами? Зачем выращивать скот, если придут солдаты и все равно перестреляют себе на потеху или зарежут на мясо? Зачем растить, выращивать, а потом пухнуть с голоду? Нет, такого мне не надо. А мак — не пшеница и не животное, мак неприхотлив, он лучше растет, он меньше горит, он больше приносит прибыли. И американцы его не трогают. Почему-то…
— Действительно, странно. Когда мы с Джоном летели на вертолете, внизу доцветало несколько маковых полей, я еще подумал, чего стоит полить сверху гербицидами, и все, хана проблеме. Раньше я считал, что опиумные плантации маскируют, маскировочные сети там или еще что, а их и не прячет особо никто.
— Не прячет, — подтвердил Исмаил, и мы замолчали. У каждого своя правда, и поди разберись, чья весомее. Он думает о своем народе, я о своем. Найдется когда-нибудь кто-то, кто не на словах, а на деле подумает обо всех сразу? «Придут люди с севера и принесут в мир добро и любовь…» Может, они?
Белая «Нива», поднимая клубы пыли, мчалась по извилистой дороге. Точнее, дороги как таковой не было, и водитель машины выбирал путь сам, на большой скорости объезжая попадающиеся на пути камни и рытвины. Не доезжая до нас метров пятьсот, «Нива» уткнулась в непреодолимую преграду и встала.
— Нам надо идти, — Исмаил закинул за спину тяжелый рюкзак — мы загрузили в него винтовки и разгрузки Аллы и Лени. Снаряжение Эда и мое — автоматы и разгрузки — спрятали в нагромождении скал, надежно укрыв полиэтиленовой пленкой и завалив камнями.
ebooksa