Под чужим именем

22
18
20
22
24
26
28
30

При всей своей дикости рядовой Худайбердыев оказался не таким уж тупым. Он вылизал все что можно, и теперь дизель блестел и сверкал. Пол в боксе он засыпал свежим отсевом, а в будке царила удивительная чистота.

— Молодец! — рявкнул я рядовому Худайбердыеву.

— Служю народу и второму году! — ответил он так, как его учили старослужащие. — А товарищ дедущка, вы мне покажьите, как мотор крутит?

— Посмотрим… Сначала запустить его надо. Тащи шланг!

Но сначала мы заправили тепловоз. Рядовой Худайбердыев под моим чутким руководством вставил конец шланга в бак локомотива. Шесть тысяч литров! Сдуреть можно!

В дизель мы залили значительно меньше — его бак вмещал всего литров двести. Затем рядовой Худайбердыев забросил шланг на трап, ведущий к горловине цистерны, и мы вошли в бокс.

— Так, солдат, — сказал я. — Качай вот этот рычаг… Вот так, туда-сюда… Молодец!

Рядовой Худайбердыев принялся закачивать масло в картер. Я взялся за топливную помпу. Через пару минут взглянул на манометр — в самый раз.

— Отставить!

Рядовой Худайбердыев прекратил качать, и я включил зажигание. Взвизгнул стартер, и дизель, несколько раз фыркнув, мерно заворчал.

— Ага! Заработал! — Мне даже стало приятно. Я страшно люблю технику, тем более, такую, которая хорошо заводится. И вообще, мощные дизеля — это, на мой взгляд, машины, заслуживающие одобрения в принципе. Как слоны. Или киты.

Я немного погазовал, затем перевел рукоятку на высокие обороты и включил оба автомата — «генератор» и «линию». Под потолком ярко вспыхнули лампы.

— Да будет свет! — заорал я, но стоящий рядом рядовой Худайбердыев из-за рева дизеля ничего, наверное, не услышал. Тем более, что от неожиданности он заткнул уши и присел. Дикарь, что поделаешь.

Так, глянем… Двести тридцать вольт, сорок девять герц, изоляция везде в норме. Давление — в пределах нормы. Чудесно!

Я вытер руки ветошью и вышел из бокса. Рядовой Худайбердыев как собачонка бежал за мной — видимо, он впервые с момента призыва почувствовал к себе человеческое отношение.

Я закурил сигарету и посмотрел на стоящие поодаль казармы, столовую, штаб. Отлично! Сегодня в батальоне будут свет и не отдающая мазутом от полевых кухонь горячая пища. Черт возьми, я был рад и горд — не знаю что больше. В этот момент я осознавал, что сделал то, чего не смог сделать никто в части, и в этот момент мне даже было плевать и на мои дела с Керимовым, и на все мои будущие миллионы.

* * *

На следующий день, в субботу, к нам в батальон нагрянула та самая московская комиссия во главе с генералом Толмачевым. Весь личный состав части построили на плацу, за исключением тех, кто находился в суточном наряде. Я, разумеется, и сам не пошел на плац, и не пустил туда рядового Худайбердыева.

Впоследствии я узнал, что генерал Толмачев всех замордовал, приказав произвести поверку всего батальона поименно и пересчитав находящихся в наряде.

Майор Половинкин был прав — личный состав являлся главным пунктом проверки. Генерал Толмачев не обращал внимания на то, как выкрашены заборы и подстрижены чахлые кусты, и чихать ему было на то, сколько миллиметров между лычками на сержантских погонах. Он не был старым штабным пердуном, вроде гашековского «генерала от сортиров», он был настоящим боевым волком, прошедшим, как я слышал, Афганистан и, кажется, Египет.

Кроме того, генерал особо отметил факт наличия в батальоне электроэнергии и изъявил желание осмотреть электростанцию лично. А заодно убедиться в присутствии дизелистов на месте.