В 13.15 снова скрип двери, те же двое рабочих – один спереди, другой сзади – выкатили тележку, или, скорее, клетку на колесах. Журналист проглотил ком, подступивший к горлу: тележка доверху была заполнена собаками и кошками.
Они были живы, но не издавали ни звука. Павел видел, как им неудобно и тяжело. Животные, которые были в самом низу клетки, держали на себе непомерный живой груз тридцати или более собак и кошек. В крупные ячейки вылезли лапы, хвосты, оскаленные пасти; колыхались от тяжелого дыхания прижатые к металлическим прутьям исхудавшие бока…
И все. Ни звука. Живая масса хранила безмолвие.
– О господи, – прошептал Мельник. – Что же здесь происходит?
Вслед за рабочими мимо контейнеров прошел Алберт Ли в компании двух молодых людей. И Мельник едва узнал экстрасенса. Ли был одет точно так же, как и рабочие, – в клеенчатый фартук. Его наряд дополнял синий берет.
А вот это скорее всего Мирза Батыев, определился Павел, вглядываясь в темное, плоское как блин лицо одного из спутников экстрасенса, обрамленное сальными, спутанными волосами.
Журналист услышал, как в ангаре номер два открылась дверь. Несколько секунд тишины – и дверь закрылась.
Он не знал, что будет происходить дальше, но волосы у корней волос неприятно зашевелились. Дыхание участилось, сердце заработало быстрей. И когда через толщу стены до него донесся жуткий вопль, он не вздрогнул и не побледнел, потому что уже был готов к этому, но лицо приобрело пепельный оттенок.
Изнывающий от нетерпения человек, одетый в клеенчатый фартук и берет, дал указание, и на стол в небольшой лаборатории, больше похожей на камеру пыток, легла первая за сегодняшний день жертва. Человек сверился с записями в тетради и попросил у помощника клещи. Смуглолицый помощник с круглым плоским лицом и глазами-маслинами с готовностью вынул из тигля раскаленные клещи.
Щелкнул рубильник, энергетическая установка с широким раструбом слегка завибрировала. Огненные клещи охватили виски собаки; но не спешили сомкнуться. Лишь после истошного воя погибающего животного, который длился около минуты, человек в клеенчатом фартуке сильно сдавил клещи. Вой собаки сорвался на тонкий визг, и она умерла.
Но смерть ее была видимой. От первых ощущений боли до самой смерти проходит двадцать секунд. Сгорают нервные окончания, перестают выполнять свои функции, боль прекращается, но не ранее, чем через десять секунд. И в этот промежуток времени боль непереносима, непередаваема. И сознание еще не умерло, оно знает, что происходит с телом, и кричит вместе с ним.
Следующая жертва…
Человек лишь несколько секунд подержал раскаленные щипцы на ее висках, прежде чем убить ее.
Для кошек был приспособлен стол с миниатюрным загоном. Человек с глазами-маслинами держал в руках отполированный прут из нержавеющей стали и наносил им удары по хрупким телам. Время от времени он отирал с плоского лица капли брызжущей на него крови.
Многие ученые-биологи считают, что животное в момент приближения смерти не догадывается о ней, оно не знает, что скоро умрет или уже умирает. Человек в клеенчатом халате с уверенностью мог доказать обратное. Животные даже очень хорошо представляют себе, что такое смерть. Широко открытыми от боли и неотвратимости судьбы глазами смотрели они на своих истязателей. И прощались с жизнью, посылая в надвигающуюся пустоту предсмертный крик, которым проклинали людей – и этих, что сейчас добивали их железными прутьями, и всех остальных, живущих на этой Земле, которую они сейчас покидают навсегда.
Очередное искалеченное тело полетело в черный пластиковый мешок.
Следующая жертва…
Еще одна.
Прибор под мерное жужжание весело перемигивался лампами-индикаторами.
Мучительный вой животного был ужасен и долог. Неимоверно долог. Он на высокой звенящей ноте обвинял, казалось, небеса, просил быстрее пресечь страдания.