Самоходка по прозвищу «Сука». Прямой наводкой по врагу!

22
18
20
22
24
26
28
30

В жаркий солнечный день выписали Захара Чурюмова. Пришел попрощаться. Виделись с Карелиным не слишком часто – госпитали находились в трех километрах друг от друга. Катя принесла спирта, выпили на полянке за удачу.

Чурюмов старался казаться бодрым, но чувствовалось, что он напряжен. Вроде успокоился, уже не выкидывал фокусов. Возможно, последствия контузии прошли.

– Захар, держись веселей, – не выдержал Павел. – Куда от нее, от войны, денешься? Следом и я за тобой пойду.

– Доживу ли до встречи…

От Захара узнал о судьбе их командира полка Петра Петровича Цимбала. Осколки при взрыве пролетели мимо, и переломов не получил, но обгорел в бензиновом пламени крепко. Лицо огонь начисто сожрал. Лечился в специальном госпитале для сильно обгорелых. Встреч с сослуживцами не искал. Говорил так:

– Если оклемаюсь, увидимся на фронте. А здесь ни к чему на урода глаза пялить.

А врачам обещал твердо:

– Не выпишите в строй – застрелюсь. В цирк работать не пойду. Мне одна дорога – на войну.

По слухам, снова просился в свой прежний самоходно-артиллерийский полк СУ-76, который после боев под Харьковом потерял две трети личного состава и почти все машины.

– Отказали ему, – рассказывал Чурюмов. – Куда-то в другое место направили. Майор Тюльков к тому времени заново полк сформировал, не захотели обижать старика. Так что полком СУ-76 Борис Прокофьевич Тюльков теперь командует. Меня к себе звал. Бумагу в госпиталь прислал.

– Ну а ты? Согласилися?

– Что я? – пожал плечами Чурюмов. – Ты ведь знаешь приказ Верховного. Тех, кто в бронетанковых войсках воевали, туда же и возвращать.

– Захар, ты меня трусом не считаешь?

– Брось, Пашка. Ты – молодец, дрался как надо. Тебе вроде медаль обещали.

– Черт с ней, с медалью. Но как вспомню всех ребят сгоревших, сердце сжимается. Штуку эффективную придумали, ничего не скажешь. Орудие на гусеницах. Легкое, проходимое, фрицам жару мы давали. Но о нас кто-нибудь подумал? За пару недель полк целиком накрылся. Из хорошего пулемета в борт очередь врежут – и прощай мама.

– А где на войне хорошо? – усмехнулся Чурюмов.

– Просись в танковый полк. Ты же на «тридцатьчетверке» воевал.

– Хрен редьки не слаще. Думаешь, если у той гробины броня потолще, так и жизнь там дольше? На «тридцатьчетверках» в сорок втором войну пытались выиграть, тысячами на прорыв бросали. И где они? Побили, пожгли их немцы своими хитрыми снарядами. Ржавеют коробочки в степи, или на переплавку уволокли.

– Захар, разнылись мы что-то с тобой, – с усилием улыбнулся Карелин. – Чего смерть кликать? Она сама нас, когда надо, найдет.

– Вот именно. У каждого своя судьба. Пойду к Тюлькову Мужик он рассудительный, и другие ребята там остались. Среди своих легче. Может, и про тебя, Пашка, напомнить? Он спрашивал, жив ты или нет, возьмет наверняка.