Кузьмич едва сдерживает смех.
Он тоже не дурак и видит Здолбунского насквозь.
Кивком отправив своих подчиненных погулять, капитан деликатно отошел в глубь помещения. Михаил Семенович оживился.
— Сколько? — шепчет он, нервно вздрагивая.
Наша пьеса плавно перешла во второй акт.
Сцена первая — подкуп должностного лица. Я изображаю неприступность, но понимание.
— О чем вы, Михаил Семенович? — вполголоса говорю я. И многозначительно оглядываюсь на Неделина. — При всем уважении к вам, не могу.
— Но почему, почему?! — исступленно, но почти беззвучно вопрошает директор.
Потому, старый козел, думаю про себя, что не все менты еще куплены.
Возможно, кое-кто из этих немногих боится или не имеет возможности хапнуть что-то на карман.
Но у остальных, при всем том, совесть — не рудимент, как аппендикс, без которого можно прожить.
Везде есть же исключения, даже в нашей, насквозь прогнившей правоохранительной системе.
— Впрочем… — Я изображаю мучительное раздумье. — Впрочем, есть один вариант…
Я цинично разглядываю Здолбунского.
— Ну, ну! — торопит меня он. И при этом притопывает от нетерпения ногой.
— Завтра — Михаил Семенович, завтра! — Лапушкина должна сидеть в обещанной вами квартире и чаи гонять. Про документы на квартиру я уже не говорю — они должны быть в полном ажуре.
Лапушкина — это Федотовна.
Ее фамилию я выяснил у одного дедка, живущего на третьем этаже дома.
В ЖЭУ найти следы проживания Федотовны в полуподвальном помещении мне не удалось. Документов на сей счет почему-то не оказалось, а сотрудники конторы держались как Джордано Бруно в пыточной камере инквизиции.
Мать твою, с таким государством…