— Можно вопрос? — обратился любопытный собеседник.
— Пожалуйста!
— Генрих, я вас часто вижу в выходные дни прогуливающимся по улице Унтер ден Линден недалеко от торгпредства.
— Да, мне нравятся эти места, здесь много прусской истории, красивая архитектура, старинные здания и величественные сооружения. В общем, весь этот вид помпезности во мне вызывает чувство гордости за моих предков, когда то живших на этих землях и создавших прекрасные архитектурные творения, которые ласкают взор и по сегодняшний день. Я горжусь, что я немец и потомок таких талантливых и замечательных людей.
— Простите, Генрих, за навязчивость и нескромный вопрос. Скажите, откуда вы приехали?
— Из России я приехал, уважаемый Борис Алексеевич.
— Значит, я был прав, именно в России я вас видел, — заключил он.
— Не может этого быть! — наигранно удивляясь, произнес Генрих.
— Да, я припоминаю, мы встречались с вами в Ленинградском музее. Неужели не помните?
— Кажется, вспомнил, вы тот самый Воронцов, который принял у нас с дедушкой старинную находку.
— Ну, вот видите, как мир тесен?
— Каким же образом вы оказались в Берлине?
— О, это длинная история. Расскажу как-нибудь в другой раз. Надеюсь, мы с вами увидимся?
— Я буду этому только рад.
— Тогда я дам свой адрес. Завтра вечером я вас жду у себя дома, там и поговорим.
Генрих сообщил собеседнику свой адрес и спешно покинул bier Halle. Он шел и думал:
«Похоже, это случайное стечение обстоятельств. А если это не случайная встреча? А если это преднамеренная подстава армейской контрразведки? Все получилось как-то глупо с первой же встречи с незнакомцем и… Не нужно драматизировать. Ничего такого я не сказал. Военной тайны не выдал, а значит, нужно держаться уверенно. Ясно одно: произошел контакт. Инициатива исходила с другой стороны. Я примелькался на Ундер ден Линден и Гейсбергерштрассе, и на меня обратили внимание. Око разведки или контрразведки не дремлет. Кто-то из них затеял игру. Отступать уже поздно. Шаг навстречу уже сделан. Остается ждать и уповать на чудо или на господа Бога. «О mein Got!»».
Весь следующий день Генрих думал о предстоящем вечере, и ему казалось, что этот день был на редкость длинный. Мысли вновь и вновь его возвращали к вчерашнему собеседнику.
«Неужели это тот самый заведующий музеем Воронцов? Видел я его лишь один раз, когда передавал в музей старинные пистоли. Лицом как будто бы похож, но только запомнился мне он не этим, а странным своим утверждением, что среди находки должен был находиться предмет, который он ищет. Что это за предмет, он тогда не объяснил, но я его понял. Я помню рассказ деда о том, что Воронцов к нему часто приходил и требовал показать медную пластину».
Работа Генриху была в тягость. Хюбнер обратил внимание на его вялое отношение к работе и спросил: