Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Если мы этого парня вынуждены слушать, то уж, по крайней мере, можем его не видеть.

К сожалению, раздача бензина проходила не слишком просто: приходилось подавать канистры наверх, ждать, когда их наполнят, а потом принимать внизу. Все было бы гораздо проще, если бы не было техника. Он придирался к каждому, орал на всю округу, постоянно повторяясь, шипел как змея: «Быстрее! Вы, дерьмо!» И поскольку ему казалось, что все идет не так быстро, его ругань еще больше затягивала процесс. Вдруг он замолчал. Лицо его расплылось в похотливой улыбке. Глаза, до сих пор по-солдатски прищуренные, округлились, как два бильярдных шара, грудь потянула воздух, словно мехи, и при этом издевательски-эластично он приподнялся на цыпочки, напряженно всматриваясь в субъекта, который медленно и неуважительно приближался к нему шаркающей походочкой. Голый торс, замызганные маслом танкистские брюки, обе руки глубоко погребены в карманах, и неизменный окурок в углу улыбающихся губ: Дори — роттенфюрер Винфрид Доренвенд.

— Что сейчас будет! — Эрнст отставил канистру в сторону и толкнул локтем Блондина: — Давай отсюда, Цыпленок! Отнесешь канистру к машине, а потом мухой обратно!

Уходя, Блондин слышал позади громовые крики. Техник роты попытался унизить Дори до размеров садового гнома. А когда Блондин прибежал назад, то техник уже медленно испускал дух. Хотя Дори стоял «руки по швам», но его поведение, и прежде всего выражение лица, которым он владел мастерски, и его подобострастные «Так точно!», «Слушаюсь!» были карикатурой, пародией на солдата, и после того, как техник в конце своей канонады отчаянно прохрипел:

— И что вам, засранцу, здесь надо? Вам, мешку с дерьмом? — последовал неожиданный ответ:

— Командир роты послал спросить, не в отпуске ли вы, обершарфюрер!

— Что-о-о? Ка-а-ак? Отпуск! Вы… — И тут началось перечисление характеристик личности, на которые была так богата его фантазия.

— Или, — прокартавил Дори, — когда наконец рота получит канистры?

Техник посмотрел на ухмыляющихся разносчиков бензина.

— Вы еще здесь? Вы, сонные мухи!

А когда увидел Блондина, стоящего без канистр, заорал на него:

— А вы, корова неуклюжая, схватили две канистры и бегом отсюда к чертовой матери!

Когда Блондин проходил с двумя канистрами в руках мимо Эрнста, тот, ухмыльнувшись, прошептал:

— Там впереди — связисты. Им нужен бензин. А мы за него получим баночное пиво. У мюнхенца башка варит! А?

Вечером было так же жарко, как и днем. Никакой свежести, ни единого ветерка. Только удушающая жара. Они сидели под тремя деревьями, под которыми устроили пикник, ели тушенку с хлебом и пытались отгонять мух.

После каждого глотка теплого баночного пива пот начинал течь в три ручья. У сигарет после еды был соломенный привкус, и они драли горло.

— Прекрасная ночь.

Камбала кивнул головой в ответ на слова Куно о прекрасном.

— Ничего не имею против.

Вальтер загасил свою сигарету о землю: