Я – бронебойщик. Истребители танков

22
18
20
22
24
26
28
30

Позже я узнал, что в битве за Харьков немцы впервые широко применили кумулятивные снаряды (мы называли их «бронепрожигающие»). Они прожигали кумулятивной струей броню и воспламеняли танк. От высокой температуры следовала почти мгновенная детонация снарядов, и машина взрывалась. Мало кто из экипажей успевал выскочить.

Но «тридцатьчетверки», несмотря на потери, ворвались на позиции, круша орудийные капониры, блиндажи, доты. Наш полк тоже принимал участие в атаке. Поредевшие батальоны выбивали из укреплений остатки немецкой пехоты. Танки, как всегда, ушли вперед. Никто не знал, что нас уже окружают, и наступление продолжалось.

Поредевший батальон приостановился перед высоткой, откуда немцы вели сильный огонь. В нашей шестой роте насчитывалось полсотни человек, а неделю назад было сто двадцать. Не лучше обстояли дела в четвертой и пятой ротах.

Мое отделение состояло из пяти человек: два противотанковых расчета и Бондарь со своим «дегтяревым». Мы стреляли по приземистому доту, откуда частыми вспышками бил какой-то новый скорострельный пулемет. Подбежал капитан Ступак:

– Все возитесь? Гнатенко, переходи на другую позицию. Справа бронеколпак голову не дает поднять.

Егор с напарником подхватил ружье и, пригибаясь, побежали по узкой траншее в указанное комбатом место.

– Ты чего медлишь, Коробов?

Я не медлил. Я ждал, когда замолкнет рычащий звук пулемета, и даст возможность мне высунуться. При таком темпе стрельбы расчет должен наверняка сменить ствол, а может, и затвор. Замолчал!

– Паша, быстрее! – поторопил я напарника.

Мы подняли наше двадцатикилограммовое ружье на сошки. Я ловил в прицел узкую темную амбразуру. Выстрел, второй, третий… Брызнуло отбитое крошево железобетона.

– В амбразу бей! – надрывался Ступак.

Я выпустил две оставшиеся пули в обойме, одна из них звякнула о заслонку, которой спешно закрыли амбразуру.

– Есть! – подпрыгнул белобрысый Паша Скворцов и зарядил новую обойму.

Комбат выстрелил из ракетницы, давая сигнал к атаке. Люди поднимались неохотно и, пробежав несколько шагов, снова ложились.

– Евсеев, мать твою! – ревел комбат. – Я, что ли, твою сраную роту должен поднимать?

– Она не сраная, – отчетливо произнес лейтенант Евсеев. – Ребята, а ну встали, пулемет молчит. Вперед, за Сталина!

Люди поднимались и, пригибаясь, бежали вперед.

Двое немцев вытащили в траншею рядом с дотом ручной пулемет «Дрейзе» с барабанным магазином на семьдесят пять зарядов. У этой штуковины был точный бой и хорошая прицельность.

– Прикончите его! Он сорвет атаку, – продолжал командовать Ступак.

Бондарь, вжимаясь в приклад своего «дегтярева», выпускал ровные, по пять-семь патронов, очереди. Ушлый сержант умел работать, когда на него глядел комбат. Бруствер вокруг «Дрейзе» дымился пылью от близких попаданий.