– Застеснялся он, говнюк! Чего выделываешься?
– Заткнитесь, – только и сумел ответить я, с трудом ворочая языком, и снова погрузился в сон.
Раны оказались так себе. Каска и шапка частично защитили от града мелких осколков разорвавшейся за спиной 50-миллиметровой мины. Помог и бруствер, который старательно нагребал вокруг окопа мой погибший помощник Гриша Тищенко. Но несколько кусочков металла все же достали меня.
Хирурги наложили штук шесть швов на выбритую голову, один осколок извлекли из кости черепа, другой пробил ухо. Хорошо подвыпивший хирург, в заляпанном кровью халате, осмотрел рану и заявил:
– Половинку уха отрезать придется. Ничего, зато не потеряешься. Приметный будешь. – И заржал. Увидев, что я не на шутку расстроился, хлопнул по плечу: – Зашьем как надо. Не бойся, парень, ухо резать не будем.
Раны, конечно, болели. Одна воспалилась, ее долго и болезненно чистили, снова зашивали. Но противнее всего были последствия контузии. Меня то бросало в пот, то подступала тошнота. Сон скорее напоминал бред. Лязгали гусеницы, прямо на меня несся громадный танк, а Гриша Тищенко спрашивал:
– Как же ты без уха стрелять будешь?
Я ему что-то отвечал. Приходя в себя, непонимающе разглядывал палатку и ряды кроватей. Как я сюда попал? Ощупывал бинты на голове, ухо было на месте. Я успокаивался и снова засыпал.
Дня через четыре впервые рискнул поесть. До этого мне делали инъекции глюкозы. Преодолевая тошноту, выпил сладкого чаю и отщипнул кусок булочки.
– Ну что, очухался, герой? – спросил меня сосед по койке с повязкой на глазу.
Повязка придавала его лицу хитроватое выражение, как у жулика в старом фильме.
– Это ты герой. Жаль, глаза одного не хватает.
– Зато у тебя ухо дырявое, – скалил зубы одноглазый. – Навоевался? Во сне все с танками сражался, гранаты швырял.
– Он же бронебойщик, – сказал другой сосед. – Зовут тебя как?
– Андрей.
– Меня Георгий. Жора, значит. А пирата одноглазого – Костя.
Несмотря на потерю глаза, Костя выглядел бодро. Его должны были скоро перевести в госпиталь, вставить искусственный глаз, а затем комиссовать и отправить домой.
Косте было восемнадцать, самый младший из нас. Хотя ранение и почти месяц в санбате изменили, состарили лицо, сделали морщинистым и серым. Рана заживала плохо, и переводить Костю в госпиталь пока не рисковали. Ему требовался покой.
Младший сержант Константин Пронин был ранен в первом своем бою. Служил связистом, бежал по линии и нарвался на взрыв такой же мелкой 50-миллиметровой мины, от которой пострадал и я.
– Чуть не под ногами сучка фашистская рванула, – рассказывал Костя. – Повезло. Шинель в клочья, винтовку разбило, даже флягу в двух местах продырявило. А мне всего один осколок достался, ну, еще башкой о лед хорошо приложился.
ebooksa