Граната для ренегата

Он вынул из-за спины руки в черных резиновых перчатках, – в них был электрошокер.

«Ну вот, разговор сейчас примет более приятные формы», – подумал Старый с холодком в животе. Он даже про свои онемевшие кисти забыл, настолько его отвлек вид электрошокера. Невзрачная эта дубинка в умелых руках обладала чудовищным эффектом. А по роже Эдварда было видно, что обращаться с ней он умеет еще как.

– Последний раз, – негромко сказал Макс. – Или вы все рассказываете, или Эдвард заменит меня. Кстати, он на вас держит зуб, так что на снисхождение не надейтесь.

– Я уже все сказал, – внутренне собираясь, ответил Старый.

– Жаль, – вздохнул Макс. – Я не сторонник подобных методов в разговоре, но вы не оставляете мне выбора.

Он кивнул Эдварду и выпрямился, как бы отстраняясь от того, что сейчас будет происходить. Эдвард зашел Белову за спину, одной рукой прижал его лоб к спинке стула, другой приставил заостренные рожки электрошокера к выемке под ухом, там, где кожа была особенно тонка и чувствительна.

«Держись», – успел лишь подумать Белов. В следующую секунду его пронзила такая острая боль, что он перестал на время что-либо видеть и соображать. Наверное, он закричал – он сам этого не знал. Его голова будто рвалась на мелкие части, и это было до того невыносимо, что сознание начисто отключалось, растворяясь в бесконечной, чудовищной боли.

Вдруг все прекратилось. Старый всхрипнул, согнулся, его вырвало. Он не мог открыть глаза, так все болело в черепной коробке. И на миг ему показалось, что он ослеп.

– Посмотрите на меня, – послышался чей-то голос.

Словно выплывая из глубины, Старый повернулся на этот голос.

– Откройте глаза!

Старый с трудом открыл глаза, увидел Макса, который с участием смотрел на него.

– Мы можем на этом остановиться, – сказал он. – Вам нужно лишь ответить на мой вопрос.

Белов сглотнул горький до омерзения комок, повел шеей. Ничего, жив пока. И может видеть и говорить.

– Итак, – по-своему истолковав его молчание, сказал Макс, – кто вас прикрывал?

Майор развел в улыбке губы с клочками пены в углах рта.

– Я уже все вам сказал, – медленно, по слову, проговорил он. – Мы приехали одни.

Макс покачал головой.

– Уважаю. Хотя и глупо. Он кивнул Эдварду. – Продолжай.

На этот раз экзекуция длилась дольше. Старый не чувствовал, что он обмочился, что все его тело стало мокрым от пота, а глаза вылезли наружу, что он кричит не переставая, и даже не кричит, а воет, и не видел, что Макс невольно отвел взгляд, полный не то жалости, не то отвращения. Он весь стал одним огромным сгустком боли, он жил только этой болью, и все, что происходило вне этой боли, к нему не относилось и его не касалось.