Буров склонился к бумагам, давая понять, что разговор окончен. Пляскин, помрачнев, выскользнул из двери. На душе у опера скребли кошки. Буров закурил. Безумно хотелось выпить. Но часы показывали только четыре часа дня…
…Четыре часа дня — конец их восьмичасовой смены. Переодевшись в раздевалке, Володя по традиции заглянул в дежурку. Но сегодня — узнать, кому передали материал на Пляскина. Оказалось, Вере. Володя даже обрадовался. Он поднялся на второй этаж, где в тесном коридорчике справа ютился следственный отдел — и наткнулся на Веру.
— О, а я тебя ищу. Привет.
— Виделись вроде.
— Нет, я бы запомнил.
Фраза вырвалась непроизвольно, мысленно Володя с досадой чертыхнулся. Вера улыбнулась.
— Ты меня искал?
— Да, мне в дежурке сказали, что материал на Пляскина тебе передали…
— На кого?
— Пляскин. Драка на Ленинградской.
— А, это, — кивнула Вера. — Хотели мне, потому что дежурный следователь на выезде. Но там все закончилось, не начавшись. Заявления не будет. Всех отпустили бы уже вроде.
— Как отпустили? Кто, ты?
— Нет, у меня бумажки опера забрали. Сказали, вроде бы давно по этим парням работают… А что?
— Кто из оперов? — напрягся Володя.
— Буров, кажется… — она запнулась. — Я слышала, это твой отец. Что-то не так?
Все не так. Но Вера была не при чем. Он улыбнулся ей, как мог. Получилось натянуто.
— Да нет, все в порядке. Спасибо за информацию.
Кивнув ей на прощанье, Володя быстро спустился вниз. Он был в ярости. Пляскин — конченное существо, отморозок. Даже сегодня: он избивал человека прямо на улице, средь бела дня, а потом нагло хамил ему, Володе — зная, что ему ничего за это не будет. Благодаря покровителю… Сукин сын, подумал он, молясь, чтобы отец не попался ему на глаза.
Отец не попался. В раздевалке все еще копался Маржанов, укладывая в сумку амуницию.
— Я оказывается штаны сегодня перепачкал, опять придется мать просить, чтобы постирала, — заворчал он, увидев напарника. — Ты еще не ушел?