Стэн был уже никаким, неспособным держаться на ногах самостоятельно. Окровавленные кисти рук и бледное от боли лицо — только набросок. Его ждала финальная версия рисунка.
Кулак от Джерси, впоследствии поврежденная челюсть — самое легкое из пережитых увечий.
Промаявшись с почти безжизненным телом, Баллук сказал…
— Надо заканчивать!
Чеченцы-мулаты придумали, как именно: один из них вручил боссу шотган, предложив отстрелять крысенышу пару конечностей, а потом уйти, не добив…
— Как вам?
— А что? Хорошая идея!
И убийцы загалдели от смеха…
Мэри Бэйл, чье жизненное повествование выглядело, как плохо нарубленный винегрет из событий, которые одно жутче другого, состоящих из ненормированных доз, включила свет и увидела умирающего, истекающего кровью друга. В «беседе» с Джерси Стэн лишился многого: дистальные части верхней конечности были раздроблены, отстрелены шотганом, стопы — тоже.
Но он все еще дышал, держался…
Для чего? Зачем он это делал? Почему отказывался уходить? Ведь легче быть мертвым, чем потерявшим конечности!
Чтобы сказать желаемое. Чтобы признаться перед тем, как уйти…
— Из меня выбивали информацию о том, где ты можешь быть… — каждое движение ротового отверстия отдавалось невыносимой болью, — Я всегда любил тебя…
После окончания деструктивных действий Джерси повернулся к полу-убитому и произнес с некоторым слабым сожалением:
— Ты мужественный, выносливый, раз не сдаешь своих даже ценой собственной шкуры — он сделал вдох, — Жаль, что мой брат не такой… — и грубо выдохнул.
Теперь, когда все самое важное сказано, можно было уйти…
Отвоевав свое, Стэн закрыл глаза и в последний раз пошевелил треснутой губой…
«Я буду хранить твои слова в памяти».
Пока ничего не планируя, Мэри накрыла умершего пледом и краем глаза увидела оставленное Джерси письмо. Буквы были наляпаны кровью Стэна.
Тhirst to see.