Макимото побледнел, зато на его щеках расцвели алые маки.
— Считаете меня трусом? — звонко спросил он. — Я не трус, ясно? Находясь здесь, я искал способы расправиться с шантажистами.
— Нашел?
— Пока нет. Не так-то это просто.
— Куда проще врать по телефону человеку, который вызвался помочь твоей сестре не словом, а делом.
Бондарев вытянул ноги и забросил руки на спинку дивана, барабаня пальцами по упругой обивке.
— Вы опять о цене, которую я вам назвал? — потупился Макимото.
— Ты догадливый парень.
— Меня заставили, — выдавил тот из себя.
— Приставили ствол к виску? — поинтересовался Бондарев.
— Именно! Меня застигли возле открытого сейфа, который я не имел права открывать. Их было двое. Оба в черных масках. Эти сверкающие глаза!.. Они жгли меня, как лазеры!
— А если без патетики?
— Они сказали, что знают о вашем звонке, — тихо произнес Макимото. — И заставили соврать, что один робот стоит восемьдесят долларов. В меня целились из настоящего пистолета. И это была не шутка.
— Они знают, что ты родной брат Мизуки?
— Нет, слава богу. Зато, как мне кажется, они знают, что я оказываю содействие русскому. И это меня пугает. — Макимото приложил растопыренную пятерню к груди: — Нет, я не за себя боюсь. Но за моим жилищем явно следят. Явившись сюда, вы рискуете жизнью.
— Зачем же тогда… — Не договорив, Бондарев неспешно прикурил и только после этого закончил вопрос: — Зачем же тогда ты произнес отзыв? «Второе февраля» означает, что вокруг тебя чисто.
Брат Мизуки обмяк в кресле, выкручивая пальцы с таким остервенением, словно решил избавиться от них.
— Я перепутал, мистер Железняк. Я не шпион, не крутой полицейский. Я рядовой обыватель, впервые столкнувшийся с паролями, слежками, опасностями. Я устал, устал от всего этого. Потерял покой, потерял сон. Так больше продолжаться не может. Я не вынесу этого постоянного стресса.
Бондареву показалось, что он сидит в зрительном зале и наблюдает за довольно талантливым артистом.
— Тогда ты понимаешь, каково сейчас приходится твоей сестре и остальным родственникам? — спросил он.