Куринов в уме начал просчитывать свой прогноз на применение оружия: «Дистанция до цели 80 кабельтовых (равняется 14,6 км), а скорость встречного судна пятнадцать узлов[37](равняется 27,78 км в час). Если не менять скорость, сблизимся через шесть минут. В принципе, еще есть время для принятия решения: отвернуть от «камикадзе» или ударить по нему оружием, предупредить выстрелом. Но зачем гражданское суденышко провоцирует военный корабль? Самый эффективный способ ударить торпедой, она движется значительно медленнее снаряда. Тогда явное применение оружия, к тому же по гражданскому судну, означающее стопроцентное его уничтожение. А это уже война, агрессия. Нет, следует принять срочные меры по предупреждению столкновения и образумить провокатора. Каким образом? К тому же не сделать себя виновником вооруженного инцидента».
Корабль — часть территории российского государства, и командир на нем сам себе президент, председатель правительства и главный законодатель. Посоветоваться и запросить разрешение на действие не у кого. Времени не хватит при современной скоротечности боя. В том-то и особенность военного начальника — уметь принять правильное решение и отдать нужный приказ, спасти технику и людей. Куринов в эту минуту не мог знать, что именно от его командирского решения сейчас зависит будущий суверенитет России, ее исторических границ на Дальнем Востоке.
А на верхней палубе, ни о чем не подозревая и не понимая корабельных команд, группа Сафронова продолжала возиться с треногой, выполняющей роль передающего устройства. На командирском мостике и на правом шкафуте каждый занимался своим делом, которое, в конечном итоге, работало на выполнение общей задачи. Неожиданно по верхней палубе прокатилась команда старпома Чугунова: «Кончай аншлаг! Наездникам-кавалеристам немедленно убраться с верхней палубы. Объявляю химическую угрозу номер один!»
Сафронова и его команду «телевизионщиков» как ветром сдуло. Куринов обратил внимание на быстроту смены пеленга на цель, означающую скорое сближение. Доклады уверенными за достоверность голосами продолжали сыпаться из внутренностей стального корпуса. Выражались в кабельтовых, узлах, градусах, углах. Все эти данные предполагались для одного человека. Только ему принадлежало право выбрать правильные цифры.
— Боевая тревога! — подвел итог командир, и голоса докладуемых исчезли. На ходовом мостике повисла нервная тишина. Вот она, долгожданная команда, ради которой трудился весь экипаж не один день!
— Командиру боевой части три, установить скорость цели, приготовиться к торпедной атаке! — до последнего момента держал торпедистов в напряжении командир.
Он и в этот раз не изменил своему старому правилу, спросил старшего матроса Андрея Смирнова:
— Сигнальщики, курсовой угол с цели?
Боевой информационный пост уже выдал подробные цифры, но командир таким образом поощрял сигнальщиков на еще большую бдительность. Знал, пренебрегать визуальным наблюдением не стоит. Андрей только и ждал команды, напряженно всматриваясь в приближающуюся точку белого судна. Понимал, от его правильного доклада, возможно, зависит успешность атаки. Он снова, как прошлой ночью при заходе в бухту, становился важным звеном в боевом организме корабля.
— Курсовой угол с цели до нас 40 градусов правого борта. Дистанция 50 кабельтовых (9 — 10 км)! — по-юношески ломающимся голосом выкрикнул моряк.
Командирская мысль заработала быстрее — получалось, белый пароход продолжал идти встречным курсом, не думая отворачивать. Да и скорость цели сигнальщик, похоже, определил, как всегда, верно, 15 узлов, а электроника высчитала 14 с половиной.
Торпедисты застыли в тревожном ожидании. Объявленная «Боевая тревога» предполагала применение оружия в любую секунду. Им не пришлось осуществлять пуск торпеды, командир использовал торпедистов в виде страховки, а готовился отдать команду артиллеристам. Понимание, что артиллерийский снаряд опередит торпеду, не уничтожая судна, сыграло решающую роль в определении оружия применения. Куринов подумал, что так же бывает на охоте, когда зарядил патрон с дробью на утку, а выскакивает кабан! Умелый охотник сможет перезарядить ружье пулей так, чтобы не спугнуть зверя, а на боевом корабле один в поле не воин. Здесь все зависит от слаженности экипажа. Времени на перезарядку точно не хватит!
Его размышления оборвал незнакомый голос:
— Иван Сергеевич, а по флагу не определишь принадлежность судна? Может, и не следует войну затевать?
Куринов обернулся и увидел рядом с собой Гуревича.
— Кому, кроме американцев, здесь быть? — отрывисто и резко ответил вопросом на вопрос. И, не дождавшись ответа, пояснил: — Мы не имеем права рисковать грузом. В данном случае будем работать на опережение возможных событий.
— Так-то так, но… — загадочно затянул Гуревич. К такому поведению уже привыкли. Он во всем и всегда сомневался. Когда вестовой ставил перед ним стакан с горячим чаем, долго осматривал его, затем ладошкой гонял воздух, обнюхивая испарения. И в этот раз повел носом, словно пытаясь установить по запаху национальную принадлежность корабля.
— Впрочем, я свои соображения по этому поводу отмечу в вахтенном журнале, — заметил он. У него было право выдавать командиру рекомендации и фиксировать их для юридической ответственности. А Куринов вспомнил анекдот. Командир записал в вахтенном журнале: «Сегодня штурман был пьян». Штурман обиделся и через несколько дней оставил уже свою запись: «Сегодня капитан был трезв». Куринов понимал, никакая запись в вахтенном журнале не спасет его от ответственности.
— Скорость увеличить до 17 узлов, — приказал он, твердо решив не следовать чужому совету.
Судно продолжало двигаться своим курсом.