Говорить мешал кляп, его хотелось выплюнуть прямо в золотозубого.
– Гы-ы-ы!
– Еще один твой грех в том, что со следаками дружбу завел, а через твой треп многие люди пострадали, – продолжал перечислять золотозубый. Правильная речь, практически без фени, совершенно не вязалась с его внешностью закоренелого зэка. – На зоне из себя авторитета гнул, хотя таковым не являлся… Еще один твой прокол. – Хмыкнув, добавил: – Или, может, ты думаешь иначе? Рябой, выдерни ему кляп, пусть скажет в свое оправдание, покается, – сказал золотозубый.
Один из парней, стоящих рядом, охотно выдернул у Гриши изо рта тряпку, пропахшую маслом.
– Я не сдавал Пузыря, – прохрипел Моня.
– Не сдавал, говоришь, – глаза золотозубого недобро прищурились. – А что же ты на это скажешь? – Сунув руку во внутренний карман куртки, он вытащил из него вчетверо сложенный листок бумаги. – Знаешь, что это такое?
Надвигалось нечто ужасное. Не листок бумаги, а каменная плита. Нависнув над поверженным, золотозубый терпеливо дожидался ответа.
– Понятия не имею.
– Так вот я тебе растолкую. Это твой приговор. Хочешь, прочитаю?
Развернув бумагу, исписанную мелким ровным почерком, золотозубый принялся читать:
– "…Наводку на фирмача дал Кисель, за что мы ему отстегнули десять процентов. Говорил, что три недели его пас, ждал, когда с товаром прибудет. Товара он набрал на сто штук баксов. Привозил из Германии, там у него связи хорошие наладились. Среди прочего барахла была дорогая аппаратура, телевизоры, компьютеры. Все это влет уходило, тем более что у Ваньки Смирнова свои люди на толкучке имелись…»
В какой-то момент Моне показалось, что кровь в его жилах застыла. А то немногое тепло, что еще оставалось, вдруг враз воспарило к потолку, да и рассеялось. Он узнавал собственные слова, записанные следаком. Вот только каким образом протокол допроса оказался в руках у золотозубого?
Подняв голову на помертвевшего Моню, золотозубый продолжал:
– А далее и вовсе кое-что интересное имеется… «Пузырь человек Варяга, он будет его двигать». А ты не ошибся в своих прогнозах, Миша Пузырев действительно в Питере был глазами Варяга. Здесь и подпись твоя имеется, может, ты хочешь взглянуть?
– Откуда? – прохрипел Моня.
– Откуда подпись? Хм… А ты, оказывается, шутник, вот с этого листочка и будет подпись. Может, ты сомневаешься?
– Откуда взяли?
– Ах, вот что тебя интересует, – губы золотозубого растянулись во всю ширь. – Из твоего дела… Какая же тут страница… Тридцать восьмая… Можно было еще взять несколько страниц, но я что-то поленился. Твое дело у меня дома лежит, в книжном шкафу, занятная вещица, читается поинтереснее всякого детектива. Вижу, что ты удивлен. Помилуй, Моня, ты же не наивный мальчик, а взрослый человек, какие тут могут быть изумления! Неужели ты не знаешь, что в наше время все покупается и все продается – главное, чтобы были хорошие деньги.
– Что вы со мной сделаете?
Поезд мерно постукивал по рельсам. В коридоре раздавался беззаботный девичий смех. А где-то у тамбура проводник навязчиво предлагал чай с лимоном. До него, лежащего на полу купе, не было дела ни вагоновожатому, ни тем более пассажирам. Уроют здесь, так никто и не хватится!