Заповедь Варяга

Эту новость Данилыч сообщил Варягу не бескорыстно – он почти заискивал перед именитым гостем. Дело было в том, что его племянник находился под следствием за разбой и совсем скоро немилостивый суд должен был дать ему «строгача» и выплюнуть на исправление в северные широты. Статья у парня была авторитетная, с такими людьми в лагерях считались, но худшее заключалось в том, что родственников милиционеров зэковская братия не жаловала и в первые же дни пребывания в следственном изоляторе заключенный скатывался в касту «опущенных». Выслушав Данилыча, Варяг обещал помочь его племяннику и в этот же день отписал в зону маляву, которая должна была стать для парня охранной грамотой.

Глава 8

Я ХОЧУ ПОМОЛИТЬСЯ

Вот и прибыли. Варяга встретил обыкновенный поселок с леспромхозом, по которому разъезжали раздолбанные грузовики. Подобных хозяйств на своем веку Варяг насмотрелся немало. Половина жителей – вольноотпущенные или бывшие заключенные. Откинувшись, далеко не уезжали, обзаводились здесь семьями и жили смирненько. Плодили детей и пили горькую. Владислава вывели из вагона и повели по поселку. Неожиданно Варяг остановился:

– Здесь есть церковь?

Офицеры, сопровождавшие вора, удивленно переглянулись. За время совместной поездки они видели Варяга разным: вор мог быть развеселым и азартным, мог впадать в неоправданную задумчивость, а то вдруг становился сентиментальным и словоохотливым. Но никто из них не мог предположить, что смотрящий может быть еще и верующим. Но вместе с тем каждому из них было известно, что отношение к богу у заключенных особенное, и далеко не случайно практически в каждой камере имеется небольшая иконка, а то и целый иконостас, составленный по всем правилам церковного уложения. Если хранительницей не удавалось обзавестись заранее, то иконку лепили из хлебных мякишей. А среди зэков порой встречались такие мастера, что создавали настоящие шедевры, которые невозможно было отличить даже от настоящих.

В этом случае смотрящий ничем не отличался от многих заключенных и так же, как и все, носил скромный серебряный крестик, с которым когда-то принял крещение. Варяг настолько уверовал в его чудодейственную силу, что практически не снимал его с шеи. А если все-таки подобное случалось, то у него возникало ощущение незащищенности, как будто бы он лишался главной опоры в своей жизни. Как это ни странно, но большинство неприятностей с Варягом случались именно тогда, когда он лишался креста, – даже свой первый срок он получил за драку, во время которой у него с шеи сорвали тоненькую тесемочку с пластмассовым распятием. Владислав притронулся ладонью к вороту рубахи. Через тонкую мягкую ткань он нащупал сплетенную цепь и скромный крестик. Это прикосновение вернуло ему утраченное спокойствие. Теперь он был уверен, что худшего не случится.

– Церкви здесь нет, – отозвался подполковник, – но в двухстах метрах отсюда имеется небольшая часовенка. Кстати, если тебе интересно, она построена на пожертвования заключенных.

– Не удивительно, – без эмоций отозвался смотрящий. – А попа здесь можно найти?

– Уж не покаяться ли ты решил? – губы хозяина зоны удивленно расползлись в улыбке.

– А почему бы и нет? Или ты думаешь, что я только грешить умею? – зло скривился Варяг.

Христианская заповедь «не убий» не распространяется на поле брани. Но тем не менее каждый солдат, прошедший войну, должен пройти через покаяние в святом храме. И после раскаяния обязан держать строжайший пост, только тогда его душа может освободиться от налипшей скверны. Так и Варяг воспринял волю как искушение дьявола, некое поле битвы, где приходится много грешить и часто лукавить, заточение – лучшее место для искупления всякого душевного недуга. Вот только набрести бы на молельню попроще, и чтобы священник попался не шибко строгий, способный, не перебивая, выслушать до конца щемящую исповедь.

– Нет... Отчего ж, – неопределенно пожал плечами барин зоны.

Варяг не был похож ни на одного из виденных им ранее воров. Варяг был иной породы. Любой другой на его месте, пройдя через горнило испытаний, превратился бы в шлак. А он ведь нет, выкристаллизовался и по твердости значительно превосходил алмаз. Железную волю выдавали глаза – умные, цепкие, не пропускающие мимо себя ни одной детали. Шунков вынужден был признать, что человек, стоящий перед ним, очень не глуп и обаятелен и под его природные чары невольно попадал всякий собеседник. Что во многом объясняло, почему он пользуется таким высоким кредитом доверия у воровского сообщества.

– У нас в поселке есть один поп, – как можно спокойнее продолжал Шунков. – Он очень старый и поэтому служит не каждый день, но уж если я его попрошу, то думаю, что он не откажет в такой малости. Исповедуешься?

– Да, – коротко отвечал Варяг. – У меня много чего накопилось на душе.

– Что ж, тогда милости прошу в часовенку. – И, повернувшись к лейтенанту, что верной собачкой шел за ним следом, Шунков скомандовал: – Приведи старика Платона!

– А если не пожелает идти, товарищ подполковник? Не арестант ведь! Мужик-то он с характером, – засомневался лейтенант.

Это было правдой. Старый Платон славился своей ершистостью и, невзирая на чины, мог обласкать такой изощренной бранью, что, слушая его, могло показаться, будто бы общаешься не со служителем религиозного культа, а с уголовником, имеющим за плечами не одну ходку. Шунков улыбнулся:

– Не арестант, это верно. Просто так и не пойдет. Ты вот что ему скажи, бутылка «Кагора» с меня! Дескать, большой грешник приехал, – барин весело посмотрел на Варяга, – исповедаться хочет.