Лейтенант понимающе кивнул и быстрым шагом пошел разыскивать священника. Часовенка и впрямь оказалась небольшой. В ней едва хватало места десяти вошедшим. Невозможно было даже перекреститься, чтобы не задеть локтем стоящего рядом. Через пятнадцать минут пришел старик, облаченный в епитрахиль. Одежда сидела на нем так же торжественно, как генеральский китель на пузатом самоваре. И сам он выглядел эталоном благообразия и напоминал породистого ухоженного пса. Длинная седая борода была тщательно расчесана на пробор, и по тому, как он бережно разглаживал ее скрученные концы, было ясно, что она является одним из основных предметов его гордости.
Платон выглядел настолько старым, что представлялся многим едва ли не современником Ермака. В поселке знали, что в молодости он много победокурил и вел совсем не такую праведную жизнь, какая допустима церковным уложением. Поговаривали, что он грабил «черных» старателей. Ремесло, во все времена считавшееся очень прибыльным, а потому люди, им занимавшиеся, были весьма уважаемы. Такой человек всегда был желанным гостем едва ли не во всякой сибирской семье, а во время хмельного пиршества ему первому предлагали сытный кусок мяса.
О себе Платон рассказывал совсем немного, но каждому в поселке было известно, что некогда он учился в Московской семинарии, откуда был исключен за непростительную шалость – однажды привел к себе в келью девицу недозволенного поведения, с которой проспал не только утреннюю службу, но даже вечернюю.
В последние годы Платон отошел от обычной службы: ноги были уже не те, чтобы простаивать по несколько часов кряду в непрерывных бдениях и молитвах. И тогда он решил взвалить на себя очередной духовный подвиг – выслушивать покаяния тюремных сидельцев, и после каждого такого откровения непременно ставил свечи во спасение заблудших агнцев. Заключенные любили отца Платона искренне и доверяли ему такие тайны, от которых у «следаков» повылазили бы глаза. И каждый из воров был уверен, что уста священника так же крепки, как запоры на дверях в камере смертников.
– Кого же мне следует исповедовать в этот раз? – посмотрел Платон на поджидавших его мужчин. – Уж не хозяина ли зоны?
– Вот этого гражданина, – показал подполковник Шунков на примолкшего Варяга.
– Понимаю, – слегка наклонил голову священник, – а теперь давай отойдем, сын мой. – И когда они отступили в противоположный угол часовенки, Платон строго поинтересовался: – Ты и вправду хочешь исповедаться, сын мой? – взглянул он на грешника ясными голубыми глазами.
– Да, отец Платон.
– Похвально, сын мой, – чуть склонил голову священник. – В нынешние времена, когда вокруг столь много грешат, это духовный подвиг, – проговорил он, после чего положил на голову Варяга епитрахиль и быстро, вполголоса, прочитал разрешительную молитву. – Слушаю тебя, сын мой, – снова обратился он к заключенному.
– Вся моя беда заключается в том, что я жил по правде, – смиренно начал Варяг.
– А в чем заключается твоя правда, сын мой?
– Она проста, святой отец. Защищать обездоленных и не давать в обиду слабых, – отвечал вор.
– Ты верующий, сын мой?
– Конечно, отец Платон, иначе мы бы с тобой здесь не встретились, – Владислав был явно удивлен неожиданным вопросом священника.
– Тогда почему ты не чтишь заповеди Христовы? Одна из них гласит – не укради!
– А разве можно считать воровством то, что потом я справедливо распределяю среди неимущих? Разве это не господь говорил о том, что следует беречь свою душу от чрезмерного богатства? – искренне возмутившись, спросил вор.
– Ты противоречишь себе, сын мой, про тебя говорят, что ты очень богатый человек, – возразил отец Платон.
Варяг внимательно посмотрел на Платона, а потом отрицательно покачал головой:
– Это неправда. У меня ничего нет, вот разве что кроме этой одежды. Я всего лишь хранитель кассы, которая принадлежит нашему обществу.
– Вот как ты рассуждаешь. Ты неисправимый романтик или... закоренелый вор. Может быть, я и ошибаюсь, но мне не однажды приходилось встречать людей, у которых органично уживаются эти противоположные крайности. Думаю, сын мой, ты именно из таких бедняг...
ebooksa