«Зря все же Нора захотела переселиться прямо сюда… Бедняжка», — с горечью подумал он, поворачиваясь в сторону кровати — предмета явно лишнего среди лабораторной сверкающей четкости, где не было места даже простым неправильным линиям, не то что смятому белью.
Кровать возникла здесь в результате странного компромисса: сам профессор никак не мог отлучиться из лаборатории, надеясь, что нужный опыт удастся ему «именно сейчас, завтра, максимум послезавтра» и тогда вся жизнь пойдет иначе, в то время как Нора хотела одного — быть с ним рядом. Пока болезнь не зашла так далеко и надежды еще оставались, она приходила в лабораторию сама и садилась в углу на стульчик, наблюдая издали за работой своего мужа — когда одна, когда с дочкой, которую обстановка лаборатории тяготила; но силы уходили, время, отпущенное ей, истекало, и тем ценнее становились для умирающей женщины минуты, проводимые рядом с любимым человеком, заменившим для нее весь мир. Странно, но даже к дочери она была не так привязана, как к мужу, а когда болезнь вошла в третью, окончательную стадию, даже сама настояла, чтобы девочку пристроили в закрытое учебное заведение. Впрочем, действительно ли нужно было, чтобы малышка видела чужие страдания, не понимая, что к чему и зачем?
Нора болела спокойно, и это еще больше угнетало ее мужа, ожидавшего слез, попыток самоубийства (врачи предупреждали его о такой возможности), депрессии, ухода в себя и прочих видов поведения, типичных для смертельно больных людей. Но ничего этого не было. Наоборот, Нора делалась все приветливее и ласковей, все чаще просила просто посидеть молча рядом, чтобы можно было взяться за руки и заглянуть друг другу в глаза.
— Оставь свою работу, — просила она, с трудом двигая искусанными, посиневшими губами, — побудь со мной… Поверь, я не отвлеку тебя слишком надолго. Если ты меня действительно любишь — отдай свое время мне.
— Но ведь я хочу, чтобы ты жила, — мучительно кривясь, отвечал он и прятал покрасневшие от невыплаканных слез глаза. — Именно в этом заключается смысл моей работы!
— Нет, судьбу не обманешь… Я не хочу жить несбывающейся надеждой — я хочу, чтобы мы были вместе сегодня.
— А я хочу, чтобы у тебя было завтра…
— Я не хочу с тобой расставаться так надолго — каждая минута у меня на вес золота.
— А я не хочу расстаться с тобой насовсем, — снова и снова возражал он и, сжав сердце в кулак (иначе его ощущение назвать было бы трудно), поднимался со стула и шел к пробиркам, аппаратам и техническому оборудованию.
Так они и жили последние дни.
«Имею ли я право отнимать у него веру в то, что он сумеет совершить свое открытие? — размышляла Нора, ласково глядя на прикрытую лабораторным халатом мужскую спину. — Он ведь совершит это… обязательно совершит, рано или поздно. А я? Что я? И все же — неужели я не заслуживаю хоть нескольких минут внимания?»
— Посиди со мной.
— Но…
Диалог повторялся.
Время шло.
Нора, казалось, таяла — в буквальном смысле этою слова. Руки и ноги превращались в спички, делалось маленьким посеревшее и постаревшее личико, на котором вырастали до неестественных размеров влажные от боли глаза, уменьшалось, худея, тело…
— Ну еще один опыт, — молил он то ли умирающую, то ли саму смерть. — Вот увидишь, все получится… Все будет, как надо…
И снова, стараясь отбить Нору у смерти, он лишал ее жизни — потому что жизнь без радости уже не жизнь…
Профессор закусил губу и силой заставил себя открыть глаза. Капля уже полностью растворилась в клетке, светящиеся ободки разошлись по всей цитоплазме, на них налипали комочки рибосом[7], и вдруг при новом увеличении он увидел, что от одного из «обручей» отходит небольшой завиток — шел синтез.
— Получилось! — закричал он, вскакивая в места и не веря собственным глазам. — Ты слышишь меня? Теперь остается только найти подходящий переносчик для…
ebooksa