— Я всегда таким был. Миром правит закон больших чисел. Если хочешь чего-то добиться, нужно быть циничным. Кто вокруг? Вокруг — быдло. Но один раз и четыре года или, как на Украине, в пять лет, с быдлом происходит дивная метаморфоза, как с Золушкой. Быдло превращается в электорат. Серьезные люди за большие деньги выясняют, что быдло ест, пьет, как часто спаривается, что смотрит по телевизору и каким пальцем при этом ковыряет в носу И все для того, чтобы придумать, как наиболее дешевым способом заставить каждую особь поставить отметку в нужном месте избирательного бюллетеня…
— Ну не знаю, старик, — возразил Денис, прикрывая ладонями пламя зажигалки, прикурил. — В Америке все по-другому… — Он задумался и пожал плечами — А ведь нет, не по-другому… просто тоньше все как-то, без этой экзальтации…
— Золотые слова! — подхватил Роман. — Через сто лет тут тоже будет по-другому Ты пропустил много интересного в своей Америке. Мы повзрослели, причем очень быстро. Какой там Дарвин с его игрушечной эволюцией! В наших краях эволюция происходила с каждым индивидуумом отдельно в течение десяти лет Причем так быстро, что не успеваешь заметить перемен. Уснул человеком, а просыпаешься — у тебя уже клыки и когти. И шерсть на загривке топорщится.
— Ну, мне тоже не сладко пришлось, — заметил Денис.
Роман хлопнул ладонью по столу:
— Не сомневаюсь! Ни на секунду не сомневаюсь. Ты, не зная правил, вышел на чужое поле и начал играть. По ходу дела выучил правила и выиграл! А знаешь, почему?
— Почему?
— Потому что ты привык играть без правил и тебе было легко выучить любые правила. А мы тут так и играли без правил, вернее, по ежеминутно меняющимся правилам. Мы научились эффективно играть в условиях нестабильной системы, при быстро меняющихся внешних воздействиях, и если нам теперь дать правила, то сильнее нас не будет никого в мире.
Роман говорил горячо и убежденно, вероятно, это была больная тема, не единожды обдуманная.
— Как делались состояния в Америке? На чужую землю приехали самые антисоциальные элементы Европы, насильники, убийцы, разбойники всех мастей, религиозные фанатики и отщепенцы. Не потому, что им захотелось новизны, а потому, что в Европе им стало или слишком опасно или вообще невозможно находиться.
— Не совсем так, — возразил Денис, в свое время тщательно изучавший историю заселения и освоения американского континента переселенцами из Старого Света.
— Предположим, — кивнул Роман, но линию свою продолжал гнуть. — Я же упрощаю, но совсем немного. Приехали… А тут — полный простор, твори что хочу. Они и начали творить, сбиваться в стаи по интересам, уничтожать индейцев, как-то организовывать быт. Самые свирепые подчинили себе тех, кто послабее, захватили лучшие земли и придумали законы, которые были обязательны к исполнению, потому что как только оказываешься наверху, очень хочется не дать никому возможности спихнуть тебя. Сынок папы-разбойника рождался в семье уже не разбойника, но человека, придумавшего закон и владеющего на основании этого закона землей, лесом, рабами. А внук разбойника воспринимал положение вещей уже как всегда существовавшее, поэтому любое посягательство на собственность для него выглядело как нарушение испокон веку сложившихся догм.
— Так-так-так, — проговорил Денис, выпуская дым и с интересом наблюдая за разгорячившимся приятелем.
— А теперь представь, что папа-разбойник, его грамотный сын и еще более грамотный внук — один и тот же человек, а весь процесс занял не сто лет, а десять. И получишь то, что мы имеем сейчас.
Денис усмехнулся, хлопнул старого друга по плечу:
— Как иллюстрацию, приведшую к такому выводу, твою историю освоения и развития Америки я могу принять… Уж слишком ты все в черных красках нарисовал… Америка страна христианская. И именно это делает ее сильной во всех отношениях…
— Да ладно тебе, — хохотнул Роман. — Патриот нашелся! У нас тоже страна христианская! Без попов никакое мероприятие не обходится, даже открытие стриптиз-бара… Ты лучше вспомни, что тут творилось! Мы голосовали за сохранение империи и тут же разваливали ее. Избирали президента и тотчас начинали поливать ею грязью. Носили на руках героев-парламентариев, а потом расстреливали здание парламента из танков.
— Это я помню, — подтвердил Денис.
— Как грибы вырастали банки и как хлопушки изрывались «мерседесы» банкиров, а быть банкиром значило подписать себе смертный приговор, потому что намертво усвоено: «нет человека — нет проблемы». Экономика и политика не стали еще системой и насквозь персонифицированы. «Есть человек, есть проблема, нет человека — да здравствует демократия!» За каких-то десять — двенадцать лет самые приспособленные особи эволюционировали от малинового пиджака до фрака и персональной ложи в Венской опере.
— Но ведь, согласись, не все смогли так быстро эволюционировать, — заметил Денис.